Граф Орлов
Шрифт:
В Петербурге мы были полными хозяевами: куда ни придём, нам должны оказывать почёт и уважение, потому что гвардейцы во всём первые. Тогда повсюду бильярды поставили - и в трактирах, и в гостиницах, и даже в весёлых домах столы бильярдные стояли. Мы с братьями Григорием и Фёдором в "пирамиду" с шестнадцатью шарами изрядно играть научились и всех обыгрывали, однако был у нас соперник - Александр Шванвич, который, впрочем, не только в бильярде, но и в иных забавах нас превосходил.
Сейчас о нём уже забыли, но в своё время в России не было не знавшего его человека. Отец Шванвича, именем Мартын, был из учёных немцев, - в Россию он приехал при Петре Великом.
У нас постоянно стычки происходили, но если в них Шванвич участвовал, наши гвардейцы бывали битыми: уж очень силён он был, один мог пятерых раскидать, к тому же, саблей и шпагой владел мастерски. В одиночку с ним даже Григорий не мог справиться, но вдвоём мы Шванвича одолеть могли, что на деле доказали. Григорий играл как-то в трактире на бильярде с одним своим измайловцем - вдруг заходит Шванвич, а с ним лейб-кампанцы, все пьяные; они идут прямо к столу и Шванвич предерзко заявляет:
– Ну-ка, освободите место! Настоящие игроки пришли, а вы идите гонять шары в задницу!
– Я могу шар тебе в задницу вогнать, - говорит Григорий.
– А не то просто надрать её, чтобы наглости поубавилось.
– Тебе до моей задницы расти и расти, - отвечает Шванвич.
– Но если ты такой смелый, давай биться на кулаках один на один: кто победит, тому бильярд и досатнется.
Григорий согласился; тут же вокруг них круг образовался, всем хочется посмотреть на таковой кулачный бой: Шванвич огромный был, как Голиаф, однако и Григорий не меньше его.
Стали они драться; кулаки у Шванвича были всё равно что чугунные, - я их после на себе попробовал, - и бил он с такой силой, с какой пушечное ядро бьёт. Туго Григорию пришлось, но какое-то время продержался, а после не сдюжил - упал и дух вон! Пришёл он в себя, когда ведро воды на него вылили, а Шванвич стоит над ним и насмехается:
– Ну, кто кому задницу надрал? Это тебе урок - всегда уступай лейб-кампанцам!
Григорий поднялся и от такой огромной обиды немедля побежал ко мне. Как рассказал он про всё, что случилось, я сразу с ним обратно в трактир направился, а у самого одна мысль в голове: как бы Шванвич оттуда не ушел. Приходим, - нет, он здесь, слава Богу! Я подхожу и говорю:
– С братом моим ты справился, а с нами двоими тебе не по силам биться. Не такой ты богатырь, чтобы братьев Орловых одолеть.
Он как взвился:
– А вот сейчас увидим, кто вы: орлы или воробышки!.. А вы не встревайте, - своим лейб-кампанцам приказывает, - я их сам поколочу.
Снова круг образовался и даже деньги на спор стали ставить - кто победит?
Шванвич с нами условился со спины не заходить и под дых не бить, и начали мы мутузиться. Вот когда я его удары почувствовал - не приведи Господи, стену могли они прошибить! Достаётся и мне и Григорию, но брату больше: видно, решил Шванвич его хорошенько проучить. На этом, однако, и обжёгся: настолько он братом увлёкся, что ко мне неосторожно боком повернулся и грудь открыл; тут у меня перед глазами охота на медведя встала - зверюга точь-в-точь так же под мой удар
Лёйб-кампанцы зашумели и на нас было накинулись, но Шванвич очухался и их остановил:
– Не трогать Орловых! Всё по-честному было... А с вами, - нам с Григорием говорит, - давайте так договоримся: порознь я могу сладить с каждым из вас, но вдвоём вы надо мной верх возьмёте, поэтому во избежание напрасных побоев положим между нами следующее правило - один Орлов уступает Шванвичу и, где бы его ни встретил, повинуется ему беспрекословно; если же Шванвич встретит двоих Орловых, то он им повинуется. Согласны, что ли?
Мы с Григорием посмотрели друг на друга, - не знаю, как я выглядел, а на брата смотреть было страшно: лицо всё заплыло, сплошной кровоподтёк, одного глаза вовсе не видно, второй в узкую щелочку мир наблюдает, - и согласились.
***
– Вот такой договор со Шванвичем у нас был заключён, - продолжал граф, улыбаясь своим воспоминаниям, - но скоро мы его нарушили. Однажды Шванвич, уже хмельной, встретился с нашим братом Фёдором всё в том же трактире. Подойдя к Фёдору, он выхватил у него кий и грубо сказал:
– Договор дороже денег: ты, Орлов, сейчас один, а значит, должен повиноваться мне беспрекословно. Я буду на бильярде играть, а ты убирайся из трактира!
– У меня тут вино и девицы оплачены, - пытался возразить Фёдор.
– Оплачено тобою, а воспользуюсь я, - ухмыляясь, отвечал Шванвич.
– Пошёл вон!..
Фёдор галопом ко мне; я иду с ним в трактир, и вот нас уже двое Орловых, а значит, Шванвич обязан уступить, однако он воспротивился:
– Это что за новости?!.. Эдак вы вечно будете один другого приводить - нет, считать надо по первой встрече!
Я Фёдору знак подал, и мы Шванвича в тот же миг за руки схватили и к выходу потащили. Он ругается непотребно, но вытолкали-таки мы его из дверей; не будь он так пьян, вряд ли мы с ним справились бы - сила у Фёдора была не та, что у Григория.
Однако то, что Шванвич пьян был, сыграло со мной злую шутку. Хмель ударил ему в голову, и он пришёл в бешенство, притаился за воротами и стал дожидаться моего выхода. Мне бы переждать в трактире, тем более что и Фёдор уговаривал, и девицы были хороши, и вино неплохое, однако настроения чего-то не было; вышел я через несколько минут из дверей, тут Шванвич на меня и налетел. Шальной был совсем - рубил саблей наотмашь; если бы не был он пьяный, мог бы насмерть меня зарубить, а так лишь левую щёку разрубил, впрочем, довольно глубоко. Я упал, а он бежать бросился: нёсётся с окровавленной саблей по улице, ничего не соображая.
Я встал, щёку платком повязал и пошёл домой - не в трактир же было возвращаться. Дома Ерофеич увидел, что со мною сталось, и давай меня ругать:
– Что же это ты вытворяешь, Алексей Григорьевич! В гуляку беспутного превратился, голь кабацкую - ох, рано умер твой батюшка: он бы не посмотрел на твой мундир, взял бы палку, да дурь из тебя повыбил бы!
– Молчи, дурак!
– говори я ему.
– Как ты смеешь со своим барином так разговаривать?
– А вот и не замолчу - что, правда глаза колет?
– не сдаётся он.
– Я сколько раз на медведя в одиночку хаживал, так неужто барчука неразумного испугаюсь? Ваша матушка наказывала мне за вами смотреть и от всяких бед оберегать - вы среди братьев самый отчаянный!