Графиня Кейт
Шрифт:
— Боже мой! Разве вы не читали «Деву на озере», поэму Вальтера Скотта?
— Ах, ну как же! Я учила это в хрестоматии, но стихи я ведь тоже только за уроком помню.
— Да разве это урок? Это прелестная поэзия! Неужели вы не любите стихов? — воскликнула Кейт.
— Стихи я люблю больше других уроков, но, конечно, если они не слишком длинны и не слишком мудрены, — призналась Сильвия-Джоанна.
Кейт подумала, что за этот поэтический восторг ей бы здорово досталось от Эрмина и Чарли, которые бы от души посмеялись: ведь стихи она любила никак не больше игр, возни и веселых сказок.
— «Дева
Тут миссис Вардур сказала, что Элис устала и должна вернуться домой.
Кейт осмелилась попросить разрешения оставить Сильвию-Джоанну с ней и ее француженкой-горничной. Беседа девочек оживилась.
— И как же играть в «Деву на озере»? — спросила Сильвия-Джоанна.
— Сейчас я вам все растолкую. Представьте себе, что я царь, переодетый в рыцаря, а вы будете Елена…
— Ох, мне не хочется быть Еленой! У меня была прескверная нянюшка, которая нас била, ее тоже звали Еленой…
— Ну и что? Та, про которую сейчас речь, Елена Дуглас, изгнанная отцом на какой-то остров. Вы будете Елена, а Жозефина будет ваш старый арфист. Она, правда, говорит по-французски, но вы ведь понимаете? Вот и хорошо. Значит, я пойду на охоту, собьюсь с дороги, а моя верная собака умрет от усталости. Как только вы услышите, что я затрублю: «ту-ту-ту», сразу начинайте качаться, как в лодке… А потом уж я вам скажу, что надо делать дальше!
С этими словами Кейт в восторге умчалась. Тут начались жалобные речи над верной собакой, блуждание по лесу, наконец, приложив кулак ко рту, она затрубила изо всей силы. Труба подходила все ближе и ближе…
Что же увидела Кейт? Бедную Елену в слезах и старого арфиста, который ласково утешал ее, старательно выговаривая английские слова:
— Миледи, вы не следовать плакать, мой дорогой девочка…
Изумленная Кейт принялась расспрашивать, в чем дело. Сильвии-Джоанне не хотелось, чтобы ее называли Еленой!.. К тому же она полагала, что отправлять ее в изгнание жестоко, а просто так раскачиваться на берегу считала и вовсе неприличным…
— Ну хорошо, — сказала Кейт серьезно, — давайте играть во что-нибудь другое.
— Давайте, только в какую-нибудь хорошую игру.
— А что вы называете хорошей игрой?
— С Элис мы часто катаем серсо [17] !
— Это скучно! Придумайте что-нибудь другое!
— А еще мы играем в мячик. Жаль, что у нас его здесь нет!
— Почему же нет?
Кейт вынула из кармана батистовый носовой платочек, положила в него пучок водорослей и принялась перевязывать длинной морской травой.
17
Серсо — здесь: металлический обруч.
— Это вовсе не трава, а старый шнурок от корсета, который бросила русалка, — заявила она. — Наверное, она оторвала его, рассердившись на свою бабушку,
— Русалок не бывает! — сказала Сильвия-Джоанна, серьезно глядя на свою новую подругу.
Совсем не этого ожидала Кейт от знакомства с Сильвией-Джоанной. Эта девочка нисколько не была похожа на свою кузину из Олдбороу и ничем не напоминала Аделаиду и Грейс Лапоэр.
Впрочем, видясь друг с другом каждый день, девочки сошлись ближе и подружились. Опасности, что Кейт увлечет новую знакомую своей резвостью и бесшабашностью, не было. Сильвия-Джоанна берегла свои платья и вечно боялась их замарать. Любимейшим ее занятием было рассматривать наряды, когда она гуляла на публике возле кресла Элис.
Она ужасно гордилась тем, что маленькая графиня играет только с ней одной, хоть ей и доставалось от Кейт немало мучений: подруга заставляла ее бегать наперегонки, оглушала громкими рассказами о различных вещах, вычитанных в книгах, тащила в сосновый лес, где так легко разорвать платье, приглашала рыться с ней в мокром песке…
Кейт привязалась к Сильвии-Джоанне и стремилась к ней при всяком удобном случае как к единственному созданию, с которым ей было позволено играть и болтать. Впрочем, оказалось, что бедная больная Элис для разговоров и для сидячих игр подходила куда больше, чем ее сестра. С Элис, очень много читавшей, Кейт было о чем поговорить, в особенности, когда она своей веселостью выводила больную из состояния обычной меланхолии. Преодолев некоторую боязнь сблизиться с ребенком, до такой степени на нее непохожим, юная графиня начала понимать всю доброту, кротость и терпение Элис. Вскоре Кейт перестала бегать по пляжу, пока больную не увозили домой, а все свое свободное время использовала для рисования картинок, которые потом, сопровождая разными историями, объясняла обеим сестрам, сидя с ними в сосновой роще. Забава эта продолжалась до конца пребывания их в Борнмуте.
Когда вечера сделались длиннее, Кейт успевала приготовить четыре-пять картинок в день. Они представляли похождения одной очень милой маленькой девочки Гильды, родители которой погибли при крушении поезда на железной дороге (картинка, изображавшая этот случай, была вся испещрена красными и желтыми пятнами, которые должны были означать кровь и огонь). Милая девочка совершала разные похвальные поступки: занималась воспитанием братьев и сестер, сама учила их, содержала в порядке дом.
Сильвия-Джоанна надеялась, что прекрасная Тильда в награду за примерное поведение получит титул графини.
— Это может случиться только в том случае, если все ее братья будут убиты, — возразила Кейт.
— Да ведь это просто сказка, — отмахнулась Сильвия-Джоанна, — а в сказке все можно устроить по-своему!
— Во всякой игре должна быть правда! — не сдавалась Кейт.
Сильвия-Джоанна продолжала настаивать, и тогда Кейт в сердцах выпалила:
— Да никогда в жизни я не пожелаю Гильде такой пакости!
Элис и Сильвия-Джоанна были совершенно поражены таким неприличным словом!
Время, проведенное у моря, было счастливым для Кейт, если не считать нескольких неприятных моментов, которые так или иначе были связаны с Сильвией-Джоанной.