Гранды. Американская сефардская элита
Шрифт:
Затем было дано разъяснение по поводу бухгалтерского учета. Две трети обычного груза должны были быть куплены на счет Лопеса, а оставшаяся треть — на счет Якоба Риверы. Сорок причитающихся рабов должны были быть зачислены на счет каждого поровну. Все рабы, говорилось в приказе, должны были быть проданы на невольничьем рынке в Саванна-Ла-Мар (Ямайка), а «Энн» должен был вернуться в Ньюпорт «чистым от них».
Было бы романтично и неправильно представлять капитана Эйнглиша демоном. На самом деле его подход к делу был четким и беспристрастным. У него была работа, которую нужно было выполнить. Он скрупулезно вел учет, и все, что напоминало о неэффективности или бесполезных движениях, его раздражало. В своем первом отчете Лопесу, датированном 14 января 1773 г., Эйнглиш писал: «После сорокадневного плавания я прибыл на острова Делос на наветренном побережье Африки, где снабдил себя рисом, которого, как я думаю, будет достаточно для путешествия [рис и немного баранины составляли рацион захваченных рабов], и сегодня же отплываю к Золотому берегу, если позволит
Через два месяца, в марте, Эйнглиш написал Лопесу из Анамабу, деревни, сохранившейся на Золотом Берегу, следующее: «Я прибыл в замок Кейп-Корс 12 февраля, где по прибытии обратился к губернатору Миллу и предложил ему свой груз на различных условиях, от ста восьмидесяти галлонов до двухсот для мужчин и столько же для женщин», которые всегда продавались несколько дешевле. Оказалось, что мистер Милл, несмотря на свой «универсальный характер», несколько переборщил. Он задолжал рабов капитанам во всех направлениях, включая, конечно, сорок рабов Лопесу и Ривере, и максимум, что он мог пообещать Эйнглишу, — сообщил капитан своему работодателю, — это то, что после того, как каждый корабль, в свою очередь, получит свою долю, он сможет поставить Эйнглишу несколько рабов «примерно через восемнадцать месяцев». Что касается сорока коротких судов из предыдущего заказа, Милл ответил неопределенно, что получит их для «Эйнглиша», когда «Эйнглиш» будет «готов к отплытию».
Анамабу той весной испытывал нехватку рабов и избыток рома. Эйнглиш писал: «Здесь настали очень плохие времена, ибо каждый форт и частный дом запаслись ромом... Ром не продается, как и все остальное. С момента прибытия я не провел на корабле и пяти ночей, а постоянно курсировал от одного форта к другому, стараясь продать свой груз». Чем больше он плавал, тем, видимо, выше становилась цена на рабов и тем дольше приходилось ждать их доставки. В результате сделки, которую, по его словам, «я заключил с мистером Хенриком Вортманом», он обменял четыре тысячи галлонов по цене «двести галлонов для мужчин и сто восемьдесят для женщин, с оплатой через три месяца». У «различных частных торговцев» ему удалось получить еще несколько галлонов по несколько более низкой цене — «190 галлонов и 195 галлонов для мужчин и пропорционально для женщин», — но вскоре цена снова подскочила до 210 галлонов для мужчин-рабов и трехмесячной отсрочки. Он написал Лопесу и Ривере: «Господа, у меня на борту всего пять рабов, и бог знает, когда я получу еще пять, поскольку торговля в стране очень скучна, а рабов не хватает». Он добавил, что количество овец сократилось до двадцати семи, а также шестнадцать гусей, двенадцать уток и пять индеек.
Через две недели Эйнглиш написал Лопесу, что купил еще десять рабов, доведя их общее количество до пятнадцати, и что он собирается доставить ром господину Вортману в его замок. «Если господин Вортман заплатит мне согласно договоренности, — несколько нервно заметил он, — то я отплыву в начале июня». Рынок рома продолжал оставаться депрессивным, и «нет ни одного губернатора, ни английского, ни голландского, который взял бы ром за нынешнюю плату». То же самое можно сказать и о «лиссабонском вине», хотя капитан отмечал, что лучше продается «вино, которое можно принять за мадеру». Еще большее снижение цен на ром было вызвано прибытием еще двух судов — одного из Бостона и одного «от мистера Брауна из Ньюпорта», оба были до отказа нагружены бочками с ромом, и, конечно, когда цены на ром падали, цены на рабов росли.
К середине мая — «Эйнлиш» простоял на якоре более двух месяцев — на борту «Энн» находилось тридцать рабов. Губернатор Милл все еще не доставил сорок рабов, которые он должен был Аарону Лопесу и Джейкобу Ривере, а капитан Эйнглиш все еще с тревогой ожидал доставки от мистера Вортмана, которая была обещана на 28 мая. Были и другие плохие новости. Старший помощник капитана Эйнглиша, которого Эйнглиш назвал «никчемным пьяницей», в минуту библейской беспечности стал виновником гибели баркаса «Энн» и груза ценной провизии. «Я отправил его, — пишет Эйнглиш, — на длинной шлюпке на мыс Корд за водой и для улаживания некоторых дел, которые я не мог оставить на судне; его шлюпка была хорошо оснащена всем, что я считал необходимым, в ней было двадцать три бочки воды, две бочки муки, один ящик мыла и пятьдесят фунтов кофе, эти товары он должен был доставить и получить золото». Однако «во время одной из своих пьяных выходок, имея больше парусов, чем позволял здравый смысл, он набрал большое количество воды и встал так близко от берега, что оказался почти в волнах, после чего туземцы, заметив это, спустились с несколькими каноэ и несколько из них сели на лодку с одной стороны, а она уже была залита водой, легко перевернулась, и все шиллинги были потеряны к большому ущербу от путешествия. Теперь я вынужден нанять каноэ и нанять
К 6 июня на борту «Эйнглиша» находился сорок один раб, а Вортман просрочил срок на восемь дней, пообещав доставить груз «через несколько дней». Мистер Милл тоже тянул время, и капитан написал своему работодателю в Ньюпорт: «Два дня назад я ждал от губернатора Милля причитающихся мне рабов, но не получил их, хотя он обещал мне, что я получу их, когда потребую». Если ответ Милла показался подозрительно уклончивым, то ответный ход Эйнглиша в отношении Милла был вполне агрессивным. Он обратился к Миллу с требованием выплатить деньги за затонувший баркас, утверждая, что именно туземцы, находившиеся в подчинении Милла, забравшись на борт с одной стороны, стали причиной затопления судна, а не пьянство и неразумность главного помощника. Милл согласился с тем, что «туземцев следует заставить заплатить», и Эйнглиш, по-видимому, пришел к выводу, что это вполне справедливо, так как «они участвовали в самом виланском поступке, разграбив и перевернув судно». В заключение Эйнглиш молится о том, чтобы из Новой Англии не поступало больше рома, который бы еще больше снизил цену.
12 июля губернатор Милл направил Лопесу и Ривере письмо, в котором объяснил, что вновь посылает фирме небольшую партию рома. «Из-за плохой торговли, — писал он, — я смог заплатить капитану Эйнглишу только 30 из 40 причитающихся ему рабов... и надеюсь, что задержание этих десяти не будет для вас потерей. Если это так, то я с благодарностью заплачу вам. Я заплатил за акции и надеюсь, что к вашему удовлетворению». Об оплате баркаса он не упоминает. В тот же день капитан Эйнглиш добавил к списку то, что находилось в его трюме: «19 рабов-мужчин с клеймом «0» на правом бедре, а также 11 женщин с клеймом «ditto». Они помечены и пронумерованы, как на полях, и должны быть доставлены в таком же порядке и хорошем состоянии в порт Кингстон на Ямайке (исключая смертность, мятежи и морские опасности)».
Доставка «Вортмана», видимо, была осуществлена вскоре после этого, поскольку 15 июля капитан Эйнглиш отплыл из Анамабу, где он провел чуть более пяти месяцев, с грузом из девяноста пяти рабов, включавшим, помимо тридцати человек из Милла, «33 мужчин-рабов, 2 мальчиков, 27 женщин и 3 девочек-рабов». Все, — отметил он, — в настоящее время «очень хороши и здоровы, и до сих пор не потеряли ни одного раба. Слава Богу».
Путь на запад через Атлантику до Ямайки занял у Эйнглиша восемьдесят пять дней, причем большую часть пути он шел в тяжелую погоду. Там он был вынужден сообщить, что «имел несчастье похоронить шесть рабов», пять из которых были из обычного груза, а один — из группы, помеченной «0», вероятно, клеймом на правом бедре. Об остальных он сказал, что они «в большинстве своем здоровы и нравятся господину, который намерен их купить». По моим сведениям, полученным от нескольких джентльменов, которые видели рабов, они будут проданы с хорошей выгодой — день продажи назначен на 13-е число». Однако несколько недель спустя сообщение капитана с Ямайки показало, что он был несколько оптимистичен в своем предыдущем письме как в отношении состояния здоровья рабов, так и состояния рынка. Во время перехода многие рабы страдали от заболевания, которое Эйнглиш охарактеризовал только как «отек» и которое, вероятно, было разновидностью цинги или пищевого отравления, и теперь Эйнглиш писал: «Джентльмены, я похоронил одного раба-мужчину с момента моего последнего приезда, и отек стал настолько сильным среди рабов, что девять из них были проданы за сущие пустяки... Когда я прибыл на корабль, там было всего два раба, у которых не было ни малейшего признака отека. Это заболевание началось сначала с ног и шло вверх... когда дошло до живота, они умерли через несколько часов». Он мрачно добавил: «Со времени моего прибытия было продано три корабля с грузом рабов, и ни на одном из них средняя цена не превышала [нашей] ни на пять шиллингов за раба. Поэтому я не думаю, что этот рынок настолько хорош, насколько, по мнению здешних торговцев, он должен быть хорошим».
Тем не менее, согласно представленному им отчету, капитан Эйнглиш смог продать оставшихся рабов за 3 620 фунтов стерлингов. Расходы составили 1399 фунтов стерлингов, то есть прибыль составила 1259 фунтов стерлингов, или около 90%. В декабре он отплыл с Ямайки и, сделав короткую остановку в Моле-Сент-Николас на северо-западной оконечности Гаити, где загрузил судно Ann сахаром, отправился домой в Ньюпорт.
9. АЛЛАРУМЫ И ОПУСТОШЕНИЯ
Корабли Аарона Лопеса совершали ежегодные визиты в Африку подобным образом, и с самого начала его скромной деятельности в Анне его флот разросся до такой степени, что на пике своей карьеры, незадолго до первых выстрелов американской революции, он владел или частично владел более чем тридцатью судами, занимавшимися так называемой «африканской торговлей» или, говоря более эвфемистично, «вест-индской торговлей».
По мере того как росло его состояние, увеличивалась и численность его семьи. Похоже, он был создан для того, чтобы стать патриархом самого высокого масштаба, и, несомненно, рассматривал каждого нового сына как будущий актив своего бизнеса. Его первая жена, Анна, родила ему восемь детей и умерла в 1762 г. при родах. Она, конечно же, была двоюродной сестрой Аарона, и Аарон женился на другой двоюродной сестре, Салли Ривера, младшей его на шестнадцать лет, дочери его делового партнера, Якоба Родригеса Ривера. Таким образом, его партнер стал его тестем.