Граница надежд

Павлов Николай Алексеевич

— Вези! И как можно быстрее!

Мотор взревел, машина забуксовала на льду, но потом набрала скорость и помчалась. Я сжалась калачиком под шубой отца и притихла. Впервые за долгие годы я ощутила, что он способен на какое-то тепло.

Жасмина. У каждого есть своя правда, но люди приходят к ней различными путями.

Венета меня поняла. Может быть, просто я не смогла хорошо сыграть свою роль, но теперь это уже не имеет значения. Трудно бывает до тех пор, пока человек не принял решение,

а само исполнение — лишь заключительный аккорд.

Я всегда любила эту сумасбродную девчонку. Она часто витает в облаках, но имеет и свой собственный голос. А если она и не может достигнуть солнца, то это лишь потому, что крылья у нее слишком нежные, легко обгорают.

Мне запомнились ее глаза. На этот раз они показались мне вопрошающими. Я не нашла нужных слов, чтобы все ей объяснить. Да и необходимости в этом не было. Она должна все сама испытать в этой жизни, чтобы полюбить ее, а если понадобится, то и умереть за нее с полным сознанием своей правоты.

Венету я оставила дрожащей, да и сама едва сдерживала дрожь. Мне надо бы спешить.

До отхода поезда оставалось мало времени, но я не торопилась войти в здание вокзала.

— Билет мы тебе взяли. Садись в поезд, там мы тебя найдем, — услышала я голос тети, но не шелохнулась. Я их не искала, они сами нашли меня. Нужного человека всегда ищет тот, кто в нем нуждается, но в тот момент эта моя привилегия нисколько меня не радовала.

Паровоз дал гудок, и все бросились к распахнутым дверям вагонов. Я нашла свободное место и села. У меня в руках была лишь дамская сумочка. А в ней — инкрустированный перламутром пистолет, доставшийся мне от моего отца, и граната, полученная от Велико. Поезд тронулся в дальний путь, и я под стук колес унеслась в своих мыслях куда-то далеко...

Напротив меня сел Венцемир. На нем были спортивный костюм, тяжелые ботинки и лыжная шапочка.

— Рад, что ты пришла, — заговорил он.

— И я рада, что вижу тебя.

— Нужно было хоть раз перегореть, чтобы понять, что даже пепел может воспламениться.

— Чтобы затем перерасти в пожар. — Говоря это, я думала о последующих часах.

— Лучше сгореть во время пожара, чем тлеть всю жизнь.

— Может быть, ты скажешь мне что-нибудь человеческое? — прервала я его философствование.

— Боюсь за тебя. Мне так хочется, чтобы все прошло благополучно. Я бы доказал тебе, что ты для меня значишь.

— Мне не страшно, раз мы вместе. — Я испытывала желание обманывать его, лгать ему в каждом слове, чтобы он не почувствовал, что ему грозит.

— Я всегда верил в тебя. И на этот риск пошел только ради тебя.

— Я расплачусь с тобой за эту жертву, — сказала я.

— О чем ты говоришь?

— Я знаю о чем. В конце концов и ты совершишь хоть одно достойное мужчины дело.

Венцемир провел рукой по пересохшим губам и продолжал:

— Нужно было взять с собой и девочку...

Тут моему хладнокровию пришел конец.

— Думай о вещах, которые касаются лишь тебя одного. Иначе будет хуже! — встала я озлобленная, готовая стереть его в порошок.

— Прости! Я не хотел...

—

А теперь оставь меня одну. Я устала. — Я прижалась лицом к стеклу окна в надежде, что его холод поможет мне обрести спокойствие.

Венцемир снял шапку. Он не ушел куда-нибудь в другое место, а просто пересел к краю скамейки. Очевидно, так ему было приказано, а может, после долгой разлуки он хотел провести еще несколько минут со мной. Я решила не поворачиваться в его сторону и затихла у окна.

— Сходим! — Это уже голос Чараклийского. У него все те же черные тонкие усики и нахмуренные брови. Он улыбнулся мне. Сколько я его помню, он никогда не любил быть назойливым, поэтому я верила ему больше, чем двум остальным.

Мы сошли на маленькой станции, о которой я никогда прежде не слышала. Когда собрались все вместе, Стефка пожала мне руку в знак благодарности.

Чараклийский развернул небольшую карту, осветил ее карманным фонариком и сказал:

— Надо идти по дороге направо. Это в двух километрах отсюда. А до границы останется пятнадцать. Хорошо, если бы хозяин оказался гостеприимным.

— Я уверена в нем, — откликнулась моя тетя. — Более уверена, чем в вас троих.

Чараклийский снова улыбнулся. Уверенность моей тети доставляла ему удовольствие, она явно забавляла его.

— Мы прихватим с собой его фотографию, чтобы увеличить ее, когда будем на той стороне. А под ней поставим подпись: «Наш спаситель!»

— Чараклийский, будь серьезнее, — одернула его Делиева.

— А как же нам понять ваши слова, мадам? Что мы, рискуем своей жизнью из-за любви к вам?

— Когда все закончится благополучно, тогда и уточним, что такое любовь и кто кого любит, — съязвила она.

— Деньги! — направил луч фонарика ей в лицо Чараклийский.

Стефка Делиева не стала спорить. Вынула из сумки несколько золотых цепочек и протянула их бывшему подпоручику.

— А заложнице? — бросил он взгляд в мою сторону.

И в моей руке оказалась пригоршня золота. Только Венцемир молчал.

— А с ним рассчитывайтесь, когда пожелаете, — не скрыл своего иронического отношения к Венцемиру Чараклийский и снова углубился в карту. — Сейчас, по сути дела, нас ведет Жасмина. Мы разыскиваем ее мужа по весьма спешному делу. Никакой другой легенды. У хозяина попросите сани, и пусть он довезет нас до города, а на худой конец пусть даст нам продуктов на два дня. И не скупитесь, тетенька. Прилично заплатите человеку. То есть я хочу сказать, что вам надо отдать деньги Жасмине, а она сама расплатится с хозяином.

Мне оставалось только удивляться тому, как мастерски они владеют собой. Среди них только я мыслила по-другому. Они торговались, торговались со страстью мелких торгашей и были готовы «осчастливить» и меня.

Когда все уже было уточнено, мы по двое направились к окраине села. Мужчины шли впереди, а мы следовали за ними.

— Возврата нет, не так ли? — спросила меня Стефка после паузы.

— Нет.

— Так я и предполагала.

— Ты никогда не обманывалась.

— И меньше всего в родственниках по крови.