GRANMA – вся ПРАВДА о Фиделе Кастро и его команде
Шрифт:
Велик контраст между тем, что представляют собой политики и что представляем мы. Наш час близится. Раньше нас была горстка, но теперь мы должны слиться с народом.
Фидель Кастро. Письма из тюрьмы
В доме Марии Антонии было уютно. Никто не замечал тесноты, хотя порой казалось, что яблоку негде упасть. Кубинка по рождению и мексиканка по быту, она сумела превратить свой небольшой дом с крохотным двориком в любимое место для лишенных родины соотечественников. Они с радостью собирались здесь за чашкой дымящегося кофе, который готовили все по очереди, делились думами о родине, пели благозвучную и лиричную «Мамби», спорили, мечтали.
Только что приехала в Мексику Элита Дюбуа, жена растерзанного сатрапами Батисты прямо во дворе казармы Монкада Хосе Луиса Тасенде. Приехала вместе с крохотной дочуркой Темитой, которая стала для всех неиссякаемым источником радости. Новости ее были самыми, что называется, острыми и свежими. Разговор шел о состоявшихся 1 ноября 1954 года выборах.
– Все лисы заметают следы, – возмущалась Элита. – Этот Грау – самая большая гуарича [проститутка] от политики. Пошел на то, чтобы выставить свою кандидатуру за кампанию с Батистой. Заранее ведь знает, что даже если его изберут, он не имеет права занимать пост президента согласно 14-й статье конституции… Считай, что никаких выборов и не было. Я видела, как это было. И все это видели… Солдаты на улицах, солдаты на дорогах, солдаты отбирают избирательные бюллетени, чтобы распорядиться ими по своему усмотрению. Солдаты, полиция, военные… Народ все это видел и понял, что разницы никакой: что до, что после выборов… На! Читай, что писала «Алерта» за два дня до выборов. Даже Рамон Васконселос…
– А кто такой этот Рамон?! Давно известно, что это бастардо [ублюдок]! И это тоже все знают!
– Ну, как-никак он – кандидат в сенаторы от правительственной комиссии. Даже он был недоволен тем, как организованы выборы. Он официально обратился в Высший избирательный трибунал с просьбой «принять экстренные меры для предотвращения неизбежного кровопролития».
– Вот именно! Кровопролития! Они только этого и добиваются!
– Между прочим, обращение Рамона Васконселоса, – добавила Элита, – было самой настоящей провокацией. Высший трибунал, состоящий из батистовцев – это всем известно, – сразу же взял все под свой контроль. У каждой урны поставили по два солдата. Что хочешь, то и делай. Но народ не хотел идти на выборы. Его гнали к урнам штыками и мачете.
– На провокации они все мастера. Этому их учить не надо: всасывают с молоком матери, – буркнул Ньико и уткнулся в номер «Алерты», который дала ему Элита.
В газете сообщалось, что Высший избирательный трибунал запретил собираться перед избирательными участками. Радиоканалам, телевидению было запрещено сообщать о ходе голосования. Разрешалось передавать только официальные данные трибунала. Все остальные передачи были подвергнуты ревизии. Вещание без согласования с трибуналом было запрещено. Усиленный контроль над почтой, телеграфом, прослушивание телефонных разговоров. И требование – не принимать телеграмм протестного характера. Газета была переполнена подобного рода «директивами». Ньико швырнул газету на пол:
– И вот в такой атмосфере этот каналья стал «законным» президентом. Но ненадолго! Даю вам слово: мы спихнем его до окончания президентского срока!
Горячий кофе взбодрил Ньико. Вдохновленный, он становился красноречивым. И красноречие его все росло оттого, что он сам беспредельно верил в каждое сказанное слово.
– На днях мне снился сон. Все мы – в вашем доме на 33-й. Знаю, что все здесь, но мне не удается никого разглядеть. Слышу только голоса Фиделя, Ченарда, Бориса и Пепе. Вдруг вижу его лицо. И он мне что-то говорит. Я вслушиваюсь… И слышу: «Завоевать свободу – все равно, что обрести
– Думаю, не случайно тебе во сне явился Пепе. Он пришел к тебе в свой день рождения – 15 января. Ему исполнилось бы всего тридцать лет.
– А завтра – день рождения Марти, 28 января. Он любил Мексику. Его последнее слово, послание Мануэлю Меркадо, письмо-завещание, было обращено к мексиканскому другу.
Элита наугад достала с полки томик Марти, стала его листать. Нашла страничку, где до нее уже кто-то подчеркнул слова.
– Он пишет о нас сегодняшних, – произнесла она, – послушай: «Там, за морской далью наша Родина задыхается в руках насильника, который душит ее; там она, израненная, истекающая кровью, привязанная к пыточной скамье, видит, как бездельники в мундирах с золотым шитьем подносят отравленное вино сыновьям-кубинцам, забывшим своих отцов».
Она перестала читать, задумалась, грусть поселилась в глубине ее глаз, отчего эти огромные глаза стали еще темнее и глубже.
– Но довольно слов, – прервал наступившую паузу Ньико и по памяти продолжил вслух отрывок, начатый Элитой. – «Пусть встанет из глубины наших израненных сердец непоколебимая любовь к Родине, без которой не может быть счастлив человек. Вы слышите? Родина зовет нас, она стонет, на наших глазах ее насилуют, заражают, развращают. Мать нашу разрывают на куски. Так поднимемся же все сразу, в могучем порыве сердец…»
Ньико замолчал, уловив на себе восхищенный взгляд Элиты, следившей за его жестикуляцией, особенно за движениями головы. Каждый такт этого движения был столь выразителен, что, если бы даже Ньико не произнес ни единого слова, все равно было бы ясно, о чем он говорит. Словно буйный ветер вселился в завитки его пышных волнистых каштановых волос и не желал покидать полюбившееся место.
– Как хорошо, что ты пришел сегодня пораньше. Жаль только, что нет здесь Темиты. Ты бы с ней поиграл, и она была бы счастлива. Я ей время от времени, когда она просит, рассказываю о друзьях ее отца, которого она, конечно, не может помнить. Но, как мне кажется, она душой с детской непосредственностью понимает, что ее отец поступил правильно. Трудно даже поверить, что в свои три годика она так хорошо все чувствует.
– Не надо тревожить ее душу. Пусть живет своими маленькими радостями. Ты же знаешь, она всем нам такая же дочь, какой была для Пепе.
Пришел Арсенио – и прямо с порога:
– Подумать только! Меньше чем через месяц, в день национального праздника, эта мерзость станет законным президентом!
– Ненадолго. Он не дотянет до конца президентского срока. Ты не думай, что наш народ можно укротить. Его можно обмануть. На время. Но укротить его мятежный дух еще никому не удавалось. Помни о мамби. А Батисте тем более не удастся, когда в народ ушла такая брошюрка… – ответил Ньико и протянул ему речь Фиделя.
18 февраля на заседании Конгресса Фульхенсио Батиста-и-Сальдивар был объявлен президентом страны, а Рафаэль Гуас Инклан – вице-президентом. 24 февраля 1955 года, в 60-ю годовщину начала освободительной войны под руководством Марти, диктатор занял высший государственный пост страны. Обещание о восстановлении конституции 1940 года трансформировалось в уродливые формы. Так называемые «конституционные статуты», которыми Батиста заменил основной закон, были отменены в тот же день. Но это вовсе не означало автоматического восстановления конституции 1940 года. Батиста настаивал на включении в нее дополнений в виде приказов, изданных им после выборов, а они-то как раз и сводили на нет дух основного закона.