Гребаный саксаул
Шрифт:
За дверью раздавались какие то подозрительные шорохи.
– Вас, товарищ сержант, ждёт не гауптвахта. Лагерь строгого режима. Калёным железом я выжгу преступность в подразделении. Слово коммуниста– капитан говорил спокойно и буднично. Как будто речь шла о метеосводке на завтра. Он достал из папки лист бумаги.
Я знал, что на всё командование роты уже послали представления. Майор Калита и зампотех после окончания целины должны были получить по «Красной звезде», замполит- медаль.
Я понизил голос, сказал интимно и
– Правильно товарищ капитан. Я готов принять от вас любое наказание, но тоже не собираюсь замалчивать факт избиений солдат, а также пьянства и продажи урожая на сторону. Например неделю назад вами...
Капитан захлопнул папку.
– Пшёл вон!
Я распахнул дверь. Там стоял пьяный Шурка Гельман и подслушивал. Эту ночь я наконец-то спал в казарме.
Утром приехал Помников. В штаб батальона пришёл приказ о присвоении ему звания капитана и переводе в Германию.
Возврашались в Алма-Ату мы в уже не товарном, а в общем вагоне. Я как белый человек спал на полке, отвернувшись в стене. Внезапно кто-то приподнял меня за шиворот.
– К ебеням!- Кричал этот кто-то пьяным голосом.
Мощная рука поволокла меня в тамбур. Там уже стоял лейтенант Сучков. За спиной раздался топот. В тамбур ворвались мои верные дембеля- янычары. Они отбили моё тело у противника. Узбеки хорошие ребята, нельзя только им наступать на горло.
Помников остался в Алма- Ате сдавать разбитую технику, составлять акты на списание. Младший сержант Мангасарян изъявил желание остаться вместе с ним.
Я честно сказал Помникову- Грёбаный саксаул…. Всё надоело к ебеням собачьим… Хочу в роту... в казарму... на гауптвахту!
Мне выдали проездные документы и я самостоятельно поехал в часть.
В Чимкент приехал около часа ночи. На какой-то попутке доехал до аэропорта. Потом до батальона добирался пешком.
Стояла осень. Над дорогой стоял тяжелый запах дыма и бензина, смешанный с ароматом увядающей листвы.
Дежурным по части был лейтенант Аюпов.
Я доложил о прибытии.
– А-ааа!- вспомнил он меня.
– Мастер замысловатых докладов. Голодный?
Я не стал деликатничать.
– Давай так. Солдатская столовая уже закрыта. Дуй в лётно-техническую. Сегодня полёты, Еда наверняка есть. Скажи повару, что я просил накормить. Потом в роту!
Я пришёл в столовую. Там ожидали окончания полётов. Было чисто и комфортно. На накрытых белыми скатертями столах стояли цветы, конфеты, фрукты. Повар, здоровенный улыбающийся малый в белом колпаке на голове без разговоров положил мне в тарелку картошку пюре, здоровенную котлету, белый хлеб.
Только я сел за стол в уголке столовой, как появился офицер. Прямиком направился ко мне. Бля-яяя! Борис Покровский, собственной персоной. Ответственный по части. Он был со мной холодно вежлив.
– Что вы здесь делаете товарищ сержант?
– Ем.
– Вам известно о том, что это столовая для офицеров
– Виноват. Извините, что не голубых кровей.
Покровский повысил голос. Мне послышался в нём метал.
– Попрошу без хамства, сержант. Немедленно покиньте столовую и утром доложите командиру роты. Шагом марш!
Голодный и униженный я шагал в роту и думал:
– Грёбаный саксаул. Сучье замполитское племя.
В роте несмотря на ночь не спали. Встрёпанный дневальный в расстегнутой гимнастерке сидел на полу рядом с тумбочкой и колол молотком грецкие орехи.
От ударов молотком дрожал на стене стенд с инструкциями. Часы над головой показывали двенадцатый час ночи.
Кто-то плескался в умывальнике. Незнакомые мне бойцы мыли дощатый пол, шаркая его тряпками из солдатского одеяла.
Я пошёл на звук бренчащей гитары.
В углах казармы притаились тени. Тусклая лампочка освещала железные двухъярусные кровати.
Развалившись, на койке сидел Юра Коняев. Перед ним на табуретке лежала какая то еда, теснились бутылки с пивом. Я радостно закричал:
– Здорово лошадь! Я Будённый.
Это была наша любимая шмасовская шутка.
Выпили пива. Я спросил:
– Кто и где сейчас?
Юрка ответил:
– Ильченко сержант. За старшину роты. Беспалова помнишь из полка? Он ещё на губе постоянно торчал. Закрыли за драку. Кому то челюсть сломал. Третий месяц под следствием. Наши на полётах.
Остаток ночи прошел в разговорах Уже под утро я стесняясь спросил.
– А где можно переночевать?
Юрка задумался:
– Да вот. Ложись на соседнюю койку, хозяин в санчасти. А утром разберёшься.
– Дневальный! Дневальный твою царыцу мать!
– А?
– Головка от болта! Времени сколько?
Дневальный отозвался сложным матерным перебором.
Я усмехнулся. В наше время молодёжь была куда скромнее.
– Да это не молодёжь, это Гришка Черний, западенец с Украины. Нашего же призыва, но редкостный дурак и анашекур.
Юрка ещё долго рассказывал какие-то подробности.
Я не слушал. Лег на скрипучую сетку, закурил.
– Господи как хорошо! Спать на чистой простыне, не экономить воду, иметь возможность смотреть телевизор. Наверное зэки тоже мечтают о нарах в своей камере, как о доме? С этими мыслями я уснул.
Утром я зашёл к командиру роты. Доложил. Он сказал:
– Очень хорошо. Завтракай, отдыхай и жди машину. После обеда поедешь в наряд на КПП, на горку.
До обеда я бродил по казарме. Чувствовал я себя инородным телом.
Листал подшивки «Правды» в ленинской комнате. Выкурил полпачки сигарет. В два часа пришёл «Урал» с Женькой Горячевым. Мы обнялись, похлопали друг друга по плечам.
Я заступил дежурным на КПП. Это было райское место. Центр города. Никакого начальства, кроме прапорщика, дежурного по автопарку. Там располагался взвод водителей.