Гребаный саксаул
Шрифт:
Над складами, автопарком н/з и КПП на крутом постаменте-горке замер в вечном полёте серебристый «МиГ».
Дневальным мне дали Саржевского.
* * *
Подошёл Новый год. Я получил посылку. В ней лежала парадка Алика Губжева.
Я отнёс её в аккумуляторную, сказал Рашиду Багаутдинову:
– Пусть полежит у тебя, пока ей не приделали ноги. Целее будет.
Рашид равнодушно убрал её шкаф.
В ленинской комнате поставили маленькую ёлку. По телевизору обещали показать «Иронию судьбы». Ещё с самого утра мы отправили Черния и Алфёрова в кишлак за вином.
От греха подальше их спрятали в сушилке.
Часов в десять вечера в роту пришёл Покровский. Он был одет в парадный мундир. В выглаженных голенищах скрипучих сапог отражались наши лица.
Ему навстречу из сушилки потерянно выплыл Черний. Экстренно был вызван из дома командир роты. Гриша Черний тут же был отправлен на гауптвахту, а вся рота срочно собрана в ленинской комнате. Офицеры расселись вокруг стола. Ради праздника он был накрыт кумачовой скатертью.
В ленинской комнате стоял стойкий запах одеколона «Шипр» и сапожной ваксы.
Со стен строго смотрели портреты членов политбюро. Наверху мёртвым химическим светом светила люминесцентная лампа.
В Покровском словно черви-паразиты явно дремали гены большевистского агитатора.
– Наши отцы и деды проливали кровь, чтобы мы могли учиться, жить в
прекрасном обществе, строить коммунизм! А вы? Я не знаю, как это можно
назвать!
Покровский возвысил голос:
– Это самое настоящее вредительство! Этот человек запятнал честь воинов комсомольцев- Олега Кошевого... Павлика Морозова!
Капитан Камышов поперхнулся, Павлик Морозов никогда не был комсомольцем.
Мы тихо заржали. Родной дедушка рядового Черния в молодости служил у Степана Бандеры. Гриша сам с гордостью рассказывал нам об этом.
Покровский завершил свою речь почему то обращением к Коту.
– Вы меня поняли, рядовой Иванов?
– А чего сразу я? – подумал и спросил Кот, глупо ухмыляясь.
Ещё в бытность замполитом роты лейтенант Покровский поймал рядового Иванова за слушанием западной радиостанции. После этого радиоприёмник был немедленно изъят из ленинской комнаты, но Покровский периодически напоминал Коту о его проступке.
Ответственный по части отчеканил.
– Молчите уж Иванов. Нам известно, кто на ноябрьские праздники облевал крыльцо штаба. Имейте в виду, что я передам информацию о этом в особый отдел. Повернулся ко мне:
– Проводите меня, товарищ сержант!
На крыльце он взял меня за пуговицу, принюхиваясь к моему дыханию.
– Вы же человек культурный, книги читаете. Офицером хотели стать. Что с вами, происходит? Почему вы не предпринимаете никаких мер?
Старший лейтенант Покровский глядел на меня как на человека, оказавшегося в дурной компании.
Я промолчал. Если бы я только сам знал, что со мной происходит.
Секретарь парткома батальона
– Вам надо сделать выводы!
После ухода Покровского ротный тоже уехал домой. Перед отъездом он собрал старослужащих и погрозил нам кулаком.
– Ну не дай Бог меня снова вызовут!
После его отъезда обнаружились новые пьяные. Они бродили по казарме грохоча тяжёлыми сапогами. Несколько раз Коняев с Андреевым звали меня выпить. Я отказывался.
Перед тем как пойти спать я вышел на улицу и запрокинув голову долго смотрел на звёзды. До тех пор, пока у не меня закружилась голова. Приближался 1982 год. Мой год!
Ночью сквозь сон я слышал, как кто-то скрипя хромовыми сапогами подошёл к моей койке и долго вдыхал носом воздух в нашем проходе.
* * *
Первое утро нового года начиналось как обычно.
Андрюха потягивается:
– Эх! Какой мне сейчас снился сон! Утро. Сеновал. На завтрак парное молоко с пенкой. Передо мной красавица в зелёном плащу, а я её на хер тащу!
У тумбочки похмельный голос:
– Рота! Подъём!
Кот не встал. У него не было сил.
Проснулся он от того, что кто-то тряс его кровать. Рядовой Иванов приоткрыл заплывшие глаза, сфокусировал взгляд на знакомом лице. Присмотрелся — офицер. Закрыл глаза, видение исчезло, но тряска не прекратилась: «Просыпайтесь, товарищ солдат, я ответственный по части». Старший лейтенант Покровский, лично контролировал пробуждение старослужащих нашей роты.
Кот через шинель прижался к голенищам его сапог и тихо заплакал.
* * *
Письма из дома, это святое. Их ждут, как дембеля. Есть только один человек, в роте которому не пишут. Это Миша Колесников. Почти разу же после прибытия в часть, его руки покрылись какой-то экземой. На полтора месяца он загремел в госпиталь. Писем не получал около трёх месяцев. Потом почтальон Сулимов принёс сразу толстенную пачку конвертов.
Я пересчитал, ровно сорок восемь восемь штук. Мишкина физиономия растянулась в глупой улыбке.
Неизвестно от кого пошла эта традиция, но за каждое письмо положен щелчок по носу.
Я засмеялся.
Ни один нос не выдержит такого издевательства.- И отдал все письма.
Потом мы сидя на кровати, рассматривали фотографии.
Этот эпизод почему-то расположил Мишку ко мне. Он старался быть ко мне поближе, попасть со мной в наряд.
* * *
Я снова в наряде на КПП.
Ближе к полуночи в дверь постучали. Я удивился. Дежурный по парку всегда вваливался без стука. Крикнул:
– Заходы!
Вошёл мужик лет тридцати- тридцати пяти в потёртой дублёнке и мохеровом шарфике на шее.
Несколько раз я его видел на территории части. Он заходил к дежурному по парку, о чём то говорил с водителями.
Мужик протянул руку.
– Валерий Алексеевич, можно просто Валерик.
Я хотел было сказать обычное в таких случаях:
– Ну и фули?- но постеснялся. Наверное сказалась моя врождённая интеллигентность.
Помолчали. Было слышно, как в автопарке работает двигатель дежурной машины.