Грешник
Шрифт:
Потом пропало электричество.
В искусственной темноте мы с Джереми переглянулись. Девушка-оперативник выругалась, просто одно короткое, грязное слово, типа крика. Кто-то вздохнул. Я подумал, что это Леон.
Я произнес в темноту:
— Скажи мне, что это автоматически сохранилось, Данте.
Данте не ответил, потому что не слышал меня. Без электричества он был просто парнем за стеклянной стеной.
Лейла сделала глоток своего чайного гриба — я слышал, как она делает это, что взбесило меня. Джереми заправил прядь волос за ухо.
Потом электричество вернулось.
Наушники
— Есть хорошие новости? — спросил я.
Данте посмотрел на меня. Вокруг его значков был только небольшой белый ободок. Он покачал головой.
— Ничего из этого?
Он сказал:
— Барабанный трек?
Потребовалась долгая минута, чтобы осознать правду: все странное и единственное в своем роде, что мы сегодня записали просто пропало. Мы могли перезаписать это, но оно звучало бы, как перезаписанное. Как будто сегодня никогда и не было. Как будто кто-то просто взял мое время и выбросил его. Как будто конечный срок, который всегда наступал, стал чуть ближе.
— И тебе не пришло в голову сохранить это в процессе? — сказал я. — Ты работал с проектом из шести человек и не подумал, что «в какой-то момент после барабанного трека я нажму на некоторые кнопочки на этой чудо-машине и сохраню его»?
— Я сохранил, — настаивал Данте. — Отключение электричества все испортило. Типа как поврежденные файлы. Машина не хочет запускать все обратно снова.
Я даже не был уверен, о какой машине он говорил. Я был уверен, что это сделала Бейби. Я также был уверен, что она сделала это, чтобы заснять, как я теряю самообладание, на камеру. Я был не менее уверен еще и в том, что она собиралась получить то, чего хотела.
— Покажи, — сказал я. — Покажи мне поврежденные файлы.
Данте прокручивал кучу пустых экранов.
— Они пропали, чувак. Я не знаю…
— Это наиболее очевидная вещь, которую ты сказал за весь день. Это твоя работа? Видел ли ты что-то из этого раньше? Скажи мне, как так получилось, что у нас все еще есть барабанный трек.
Если он был в курсе плана, то сейчас проделывал хорошую работу, выражая ложное удивление. Он просмотрел еще на несколько экранов и пробормотал:
— Это вроде как последнее сохранение, которому уделялось внимание; я не знаю, я не знаю…
Я махнул рукой в сторону Ти, который стоял позади моего плеча.
— Надеюсь, ты счастлив, что твоя полнейшая некомпетентность транслируется на всю планету.
Я выбежал. В комнате звукозаписи Джереми паковал свой бас обратно, потому что он знал меня, а Лейла все еще сидела позади своих барабанов, потому что не знала.
— Мы можем перезаписать это, — предложил коп-басист.
Девушка-оперативник покачала головой. Она знала.
Леон похлопал меня рукой по плечу, а потом достал свои ключи от машины.
— Это было запланировано, — сказала Лейла. Она не выглядела удивленной, но было сложно сказать,
— Я знаю, что ты пытаешься вынудить меня пнуть твою установку, — предупредил я, — но я слежу за тобой.
Джереми сказал полицейским, как рад он был тому, что они пришли и что, по крайней мере, камеры записали их вклад. Он убедился, что записал их номера телефонов. Пожал Леону руку. Закрыл за всеми ними дверь. В этом он был хорош.
Я позвонил Бейби.
— Это не тот способ, которым ты можешь заполучить меня на свою сторону.
Бейби сказала:
— Что?
— Ой, да ладно.
— Я не телепат.
— Я знаю, ты хочешь драмы. Но ты снова вмешалась в альбом, — сказал я, — и… — я остановился, потому что не мог придумать, как закончить предложение. У меня не было и пол-унции влияния. Я был ровно там, где начинал. Я думал, что был настолько умен, чтобы обойти систему и записать альбом без лейбла, в качестве покровителя, и теперь я снова был просто товаром.
Я думал о том, как она была заботлива в начале.
Я опрокинул одну из стоек для микрофонов. Она едва ли произвела звук в этой бессмысленной, универсальной студии. Это не было местом, где делают музыку. Это было местом, где записывают рекламу для музыки.
Я понятия не имел, какого черта я себе думал.
— И что, Коул? Я не люблю когда мне угрожают, еще и без причины. Я работаю. У меня звонок по второй линии. Я не знаю, что случилось, но буду рада помочь.
Мне хотелось огрызнуться «Это война!», но запал уходил из меня. Мне не верилось, что трек пропал. Я просто не мог в это поверить. Какая пустая трата всего.
— Я хочу свой Мустанг, — сказал я ей. — Вот как ты можешь помочь. Дай мне мой Мустанг.
Я отключился. Я чувствовал себя собакой без зубов.
Если бы Виктор был здесь, я бы повернулся к нему и сказал: «Давай словим кайф».
Но его не было. И я был под прицелом камеры. И это больше было не для меня. Это больше было не для меня.
Я взглянул на Джереми.
Он сказал:
— Что думаешь?
Я сказал:
— Я желаю, чтобы Виктор вошел в эту дверь.
Камера была направлена прямо на меня. Бейби выигрывала эту игру безальтернативно. Мой мозг заработал, в поисках какой-то тяги, какого-то способа обратить это в свою пользу, но ничего не вышло.
Джереми сказал:
— Этого не случится. Мы должны работать с тем, что имеем, — он помолчал. — Какой способ, Коул?
Смехотворный вопрос, потому что это судно с треском уплыло прочь.
Мой телефон завибрировал из-за сообщения. Оно было от Изабел. В нем говорилось только: «Тебе лучше записывать что-то, под что я смогу танцевать».
Я так и делал, но оно пропало. Я представил, как звучал бы трек, пока она танцевала под него. Потому что это была и выдумка, и воспоминание, я четко знал, как будут чувствоваться ее бедра, прижатые к моим. Изабел Калпепер, идеальная десятка.