Грейте ладони звездами
Шрифт:
Ладони Доминика медленно ложатся поверх моих рук на его щеках и он трется этой щекой о мою левую руку, ту самую, на которой обручальное кольцо. Его глаза прикрыты, и весь он кажется таким ранимым, юным, беспомощным в этом своем неожиданном душевном волнении, что от жалости у меня даже сердце щимит. Навряд ли ему могут понравиться эти мои чувства - он жаждет других...
Мне тридцать три года, - говорю ему торопливо, - подумай сам, между нами десять лет разницы, - и уже спокойнее добавляю: - Но даже если бы не разница в возрасте, Ник, есть ведь еще мой муж, наши c ним дети... и твоя мама...
Все это не имело бы
– с горячностью отзывается Доминик.
Но я не люблю...
Даже самую малость?..
– уточняет он тихим голосом.
Мне с трудом удается выдержать этот его умоляющий взгляд.
Ник, неужели ты хотел бы, чтобы я бросила все это ради... Не знаю. Ради минутного увлечения... влюбленности, которая скоро пройдет? Подумай сам, насколько нелепо это звучит! Стоит только уехать и тебе станет легче, поверь мне!
– говорю я ему вместо ответа на его вопрос и на секунду мне кажется, что буря прошла, я спасена – ура, но, нет, Ник вдруг весь напрягается, словно натянутая струна, так что я ощущаю это его волнение всем своим телом и произносит:
Значит, поверить тебе!?
– Он с такой силой отбросывает мои руки, что я едва не отлетаю к ближайшему дереву. В этом злом, неистовом Нике я с трудом узнаю привычного мне парня с извечной улыбкой.
– Значит ты готова уверить меня, что мое чувство это лишь пшик, секундная влюбленность и «нелепость», так? Ты готова поклясться, что это ничего не значащая блажь, - и в глазах - бездна презрительного осуждения.
– Себя-то я вижу ты уже убедила, может, получится провернуть этот трюк и на мне, Джессика. Что ж, дерзай, попробуй...
Он произносит мое имя по слогам и с такой интонацией, словно из каждого его звука сочится черная, бесконечная скорбь.
Ник, мне тридцать три года?!
– повторяю я с напором, как если бы он не понял этого ранее.
Мне все равно, сколько тебе лет!
– восклицает он запальчиво.
– Я люблю тебя.
Я смотрю на него с тоскою во взгляде.
Ник, мы все однажды были влюблены в кого-то намного старше себя, это обычный процесс взросления, прими это и живи дальше, - менторским тоном говорю я ему.
– И я даже благодарна тебе за твое чувство, оно лестно для меня, но не более того... Прости меня, если можешь.
– Мне хочется подойти и обнять его, утешить, сказать, что все этой пройдет, что это лишь сейчас кажется катастрофой всемирного масштаба, что однажды он вспомнит об этом моменте с улыбкой, как о нелепой шутке, сказанной невпопад.
Ты никогда не воспринимала меня всерьез, ведь так?
– интересуется он спокойным голосом, продолжая сверлить меня взглядом.
– Красивый мальчик, повеса и балагур... Ты решила, что знаешь меня и навесила ярлыки, как делаешь это и сейчас... Но на самом деле, ты ничего обо мне не знаешь, Джессика! И чувств моих ты не знаешь тоже! Поэтому не говори мне, что для меня лучше, - он заводит руки за голову и вцепляется пальцами в свои волосы.
– Я уеду, потому что ты этого хочешь, потому что для тебя так будет лучше... не для меня, заметь, ведь я-то точно знаю, что чувствую к тебе и расстояние этого не изменит. Уверен.
Нет. Нет. Нет. Нет. Понимаю, что плачу, только когда слезы осолоняют мне губы, и я слизываю их кончиком языка... Никогда еще мне не признавались в любви в таком вот мелодраматическом ключе, а,
Не слезы хотел я сцеловывать с твоих губ, Джессика, - говорит он грустным, бесцветным голосом.
– Но по крайней мере ты не осталась равнодушной... Это было бы невыносимее всего.
Потом он берет меня за руку, и мы молча бредем назад к нашему байку, раздвигая низко нависающие хвойные лапы огромных туй, заграждающих нам дорогу, и я не противлюсь этой, казалось бы, неуместной итимности данного жеста – я дарую его мальчику, как последнее «прости», как щедрый дар, заслуженный собственной откровенностью, как дружескую вольность, не более, и я знаю, что Ник это понимает.
Он держит меня крепко-крепко... и я улыбаюсь сквозь слезы.
2 часть.
7 глава.
«Если любишь цветок – единственный, какого больше нет ни на одной из многих миллионов звезд, этого довольно: смотришь на небо и чувствуешь себя счастливым. И говоришь себе: «Где-то там живет мой цветок...» Но если барашек его съест, это все равно как если бы все звезды разом погасли!»
**********************
С трудом разлепляю глаза и сразу же получаю «кувалдой» по голове: это весь мой предыдущий год обрушивается на меня с силой земного притяжения и пригваждает к слегка влажным простыням, которые я уже давненько не меняла, если подумать... Но думать об ЭТОМ я не могу, вот уже ровно триста восемьдесят пять дней, как я не могу думать о таких мелочах, как несвежие простыни, грязный кухонный пол или просто бардак в комнате Элиаса... А ведь прежде я только этим и жила!
Как же все непостоянно в этой жизни...
Слегка шевелю затекшим за ночь плечом и чувствую чье-то присутствие в моей постели – Юрген, вот первое, что приходит мне в голову, и я на радостях расплываюсь блаженной улыбкой, а потом все та же «кувалда» бъет меня по голове снова, и тогда я понимаю – Eва, это просто Ева, моя дочь, которую я уже не единожды обнаруживаю поутру здесь, в своей постели. Что заставляет ее приходить и занимать место Юргена, я не знаю, мы вообще об этом не говорим, словно все это так и должно быть... словно мои слезы и громкие ночные всхлипы, сотрясающие меня прямо во сне, это всего лишь обычное явление, не нуждающееся в обсуждении. Мы обе делаем вид, что на самом деле ничего особенного не происходит, что я не реву полночи белугой, а она не залазает в мою постель и не приникает в успокаивающем порыве к моей сотрясающейся от слез спине... Ничего особенного, ведь все самое особенное уже однажды случилось со мной и оно уже в прошлом - эта мысль и есть та самая «кувалда», которая дробит мое существование на тысячи мелких фрагментов, и все они безрадостны.