Грейте ладони звездами
Шрифт:
Никогда об этом не задумывалась, - признаюсь честно в полудремотном состоянии.
– Я просто люблю его вот и все. Люблю за доброту... за внимательность... за умение всегда меня развеселить. Даже не знаю. Он просто тот, с кем мне хорошо и спокойно.., - я на секунду замолкаю, задумавшись.
– С ним уютно даже просто молчать... И мне нравятся его руки... и морщинки в уголках глаз. Я просто люблю его... Раве можно объяснить любовь?
– мы оба молчим. Я составляю в голове список того, за что люблю Юргена... Он длинный. Почти как расстояние от Земли до Марса и обратно (я,
Можно я тоже задам вопрос?
Молчание Доминика воспринимаю, как согласие и спрашиваю про его отца: какой он, этот Гюнтер Шрайбер, породивший это внешне совершенное существо, с которым мне нынче приходится коротать эти ночные часы... И сначала не слышу ничего, кроме уютного сопения Томми (даже любовная оргия внизу затихла), и уже практически засыпаю, когда Ник произносит:
– Довольно странно в этом признаваться, но я почти не знаю своего отца... Мне было семь, когда родители расстались, и из-за извечной занятости отец редко устраивал наши встречи, дядя Густав, отец Томми, даже больше мне отец, чем мой собственный, - усмехается парень в темноту.
– Правда, и он нынче не на высоте! А Гюнтер – мой биологический отец — он, по сути, очень властный, высокомерный и вечно занятой...
Не очень приятная характеристика!
– отзываюсь я на это.
– Вы часто с ним видетесь?
Бывает, раз в неделю... или реже. Он не из тех отцов, что играют с детьми в футбол на лужайке за домом или ходят к пруду с удочками и ведут пространные беседы, зато он поддерживает меня финансово и обещает устроить хорошую стажировку после окончания учебы. Однажды обмолвился про Японию...
Япония?!
Да, это звучит круто!
– Доминик невесело, как мне кажется, улыбается, - большие перспективы, как сказал бы отец.
Разве ты этому не рад?
Рад, наверное. Не знаю.
– И тут же выдает то, о чем, наверное, до этого не решался признаться даже самому себе: - Просто иногда я боюсь стать таким же, как он...
Как твой отец?
Да.
Я, конечно мало тебя знаю, Доминик, - произношу я в ночную тишину, - но, по-моему, сама мысль о подобном уже делает тебя другим... Да ты и не кажешься мне ни властным, ни высокомерным, хотя, - хмыкаю я тихонько, - обычно чем больше узнаешь людей, тем больше в них разочаровываешься... Возможно, я просто плохо тебя знаю.
Слышу улыбку в его голосе, когда Ник произносит наигранно-несчастным тоном:
Ты просто разбиваешь мне сердце, маленький оракул!
Я тоже улыбаюсь, чувствуя, как сон все больше затягивает меня в свои сети, противиться усталости почти нет больше сил и я, засыпая, шепчу:
Но учитывая, что наше с тобой знакомство началось именно с разочарования, то есть вероятность обратного движения...
От разочарования к обожанию?
– доносятся до меня слова Ника, но на них я уже не отзываюсь, только чувствую - хотя не могу сказать определенно, не привиделось ли мне это в полусне - как рука Доминика зависает на мгновение надо мной, словно он хочет коснуться моего лица... или волос, не уверена точно, но так и не решается.
… И просыпаюсь как от толчка. Хотя толчок, скорее всего, действительно, был, так как ноги Томми лежат прямо поперек моего живота, а головой он упирается Доминику в подмышку. Оба спят сном праведников – что подразумевает этот праведный сон, судить не берусь!
– но полнейшее безмятежное умиротворение, написанное на их спящих лицах, так и напрашивается на подобное сравнение.
Тихонько высвобождаюсь и соскальзываю с кровати - следует уйти прежде, чем кто-либо из семейства Шрайбер проснется и увидит меня здесь...
Часы показывают шесть утра, когда я наконец возвращаюсь домой и юркаю в уютное тепло рядом со спящим мужем, тот даже не шевелится – утренний сон, как я знаю, у него самый крепкий. Тем лучше, мне и самой не помешает лишний час сна, которым я и спешу воспользоваться, а будит меня нежное поглаживание по бедру и тихий голос у самого уха:
Ну что, моя отважная партизанка, как прошла твоя ночная засада в комнате Томми?
Сносно, - отзываюсь я сонным голосом.
– Но лучше бы такого больше не повторялось! Партизанка из меня явно некудышная.
Когда ты вернулась?
Около шести, ты спал, как суслик!
– я потягиваюсь и чмокаю Юргена в колючую щеку.
– Надеюсь, Доминик не проболтается Хелене о нашей засаде...
– И я утыкаюсь лицом в подушку.
Так Доминик тоже был там?
Упс, я и в самом деле не сказала об этом Юргену и теперь виновато кошусь на него:
Да, он уже был дома, когда я привезла Томми... Сказал, что у него изменились планы на вечер и я обрадовалась, что смогу оставить мальчика на него, но тут вернулась Хелена с кавалером... и мне пришлось остаться.
Юрген смотрит на меня внимательным взглядом с легкой полуулыбкой, от которой мне становится, действительно, не по себе... Никогда не видела, чтобы он так на меня смотрел! Словно заглядывает в самое сердце.
Почему ты так на меня смотришь?- пытаюсь сгладить легкомысленным тоном впечатление этого взгляда.
– Никак ревнуешь? Это даже забавно.
Юрген, однако не подхватывает мой игривый тон.
Ты знаешь, а мальчик влюблен в тебя?
– произносит он все с той же полуулыбкой.
– У него это прямо на лице написано.
Я собираюсь было отпираться, но понимаю, что лгать нету смысла да и не за чем.
Знаю, - отвечаю просто, смотря Юргену прямо в глаза, - но ты ведь знаешь, что я тут не при чем...
Вместо ответа он притягивает меня к себе и зарывается лицом в мои волосы, что красноречивее любых слов, но потом все же добавляет:
Никогда бы не хотел оказаться на его месте, Джессика... Хорошо, что скоро он уезжает... Хорошо для всех нас.
Я не уточняю, что он хочет этим сказать: хорошо для кого – для Доминика, для меня или для самого Юргена - я только продолжаю лежать на его груди и чувствовать тихую вибрацию его сердца, которое продолжает мерно стучать под моим ухом. И этот звук для меня дороже любой музыки...