Грибная красавица

Дорогожицкая Маргарита Сергеевна

Вопрос я проигнорировала, как обычно.

— Спасибо. Присмотрите за женой, чтобы она не натворила глупостей.

Возле ворот поместья меня поджидал встревоженный Антон.

— Лидия, что ты творишь? Что за синяя птица? У тебя опять мары?

— Все хорошо, Антон. У нас наконец-то появился не просто богатый, но и знатный клиент. Правда, дело дурно пахнет.

— А что за дело?

— Похищение ребенка, и без колдовства здесь не обошлось.

Антон вздрогнул и вцепился мне в руку.

— Лидия, давай откажемся. Пожалуйста!

— Я не могу, Антон. Если это колдовство, оно все равно никуда не денется. Ты ж помнишь колдуна. Он был безумен и творил зло,

и никто не мог его остановить. И вполне возможно, что будут пропадать еще дети. Рано или поздно нам придется с этим столкнуться. Так что уж лучше сразу. Да, еще надо будет заглянуть в громадский сыск. Наверняка должны быть записи о ранее пропавших.

Антон сник. Он помнил только часть ужасов, пережитых в подвале колдуна, но даже этого хватало.

— Домой?

— Нет, давай заглянем на невольничий рынок. Может, повезет, и мы найдем рисовальщика там. Приступ совсем скоро.

Антон сник еще больше.

— Опять?..

Я горестно улыбнулась.

— Пошли, надо успеть до закрытия.

ГЛАВА 4. Хризокола

Жара к вечеру совсем спала. С моря надвигалась сизая громадная туча. Уличный шум поутих, усталый люд расходился с рынка по домам. Мы успели к невольничьему павильону почти перед самым закрытием. Покупателей не было, в огромной зале, навечно провонявшей потом, мочой, страхом и отчаяньем, лениво прохаживался всего один надсмотрщик, проверяя засовы на клетках и задавая нехитрый корм. Рабство больше распространено на юге, у себя на севере мы рабами почти не пользовались, кроме тех, что привозились на строительные работы из-за моря. В рабство попадали по разным причинам: вследствие военных набегов и захвата живой силы, из-за долгов, после продажи родственниками. Последнее было для меня совсем диким варварством — как можно продать своих детей? Тем более, что большинство рабов загонялись на смертельно тяжелые работы в каменоломнях, полях или рудниках. Небольшой процент уходил на так называемых привилегированных рабов: шлюхи обоих полов, если вам повезло, и у вас привлекательная внешность, прислуга, если у вас есть таланты, которые могут заинтересовать хозяина — рисование, музыка или просто хорошее образование, ну и гладиаторы, если вы умеете драться. У таких рабов, по крайней мере, был шанс выкупить свободу. Небольшой, конечно, но прецеденты случались.

В павильоне было душно и смрадно, тяжело дышать. Старые шрамы ныли, предвещая смену погоды. Как минимум, грозу, а может и шторм. Я направилась к надсмотрщику.

— Милейший, мне нужен раб.

— Рад приветствовать вас, госпожа, — толстяк нахально, без малейшего почтения ухмыльнулся и окинул меня липким взглядом. — Кого желаете? Прислугу в дом, охранника, или может мальчика поразвлечься?

Мне было слишком плохо, чтобы сносить хамство этого холопа. Я резким движением заломила ему руку за спину, согнула его и приставила кинжал к уху.

— Мразь, ты говоришь с благородной, и если ценишь свое ухо, — я надавила кинжал, любуясь на тоненькую струйку крови, сбегающую по жирной шее. — Ты немедленно извинишься и предложишь мне самый лучший товар. Со всем возможным почтением. Не слышу!

— П-п-ростите, госпожа. Понял, все-все понял, исправлюсь. Только отпустите!

Я отшвырнула мерзкую тварь от себя.

— Мне нужен раб, умеющий рисовать. И клянусь Единым, если я не найду его, кто-то сегодня горько пожалеет.

Толстяк испуганно попятился. Он лихорадочно шарил глазами по клеткам, явно пытаясь придумать, как усмирить буйную госпожу.

— Помилуйте, благородная госпожа, сегодня раскупили партию

рабов для прислуги. Никого не осталось. Остались одни отбросы. Новая партия из Гарднего ожидается через неделю. Уверяю вас, я вам отберу самого лучшего!

— Раб мне нужен сегодня, а через неделю ты можешь свой товар заткнуть себе в то место, которое у тебя останется от уха.

Толстяк рухнул на колени.

— Пощадите, госпожа!

Глаза стремительно накрывала красно-черная пелена. Краем сознания я понимала, что сейчас просто заколю толстяка, и у нас с Антоном опять будут сложности с законом. А ведь тут уже был куплен дом, открыто дело. Я вцепилась в плечо мальчика и прохрипела:

— Антон, уведи его отсюда, иначе за себя не ручаюсь…

Мальчишка подскочил к толстяку и вытащил его из павильона. Я глубоко вздохнула. Хотелось рвать и метать, биться головой об стену и рыдать взахлеб. Причем делать все это сразу вместе.

Я подняла голову, огляделась и громко крикнула:

— Кто из вас умеет рисовать? Выкуплю и дам шанс на нормальную жизнь! — в конце фразы голос сорвался, получилось плохо.

Клетки молчали. Толстяк был прав, остались одни неликвиды: старые рабы, которые не в состоянии работать, молодые, но слишком изувеченные или больные, чтобы иметь хоть какую-то ценность. Я была в отчаянии. Мне нужен клятый рисовальщик.

— Хорошо, а кто хотя бы обучен грамоте? Есть такие?

Позади меня раздался шелест. Я стремительно обернулась, готовая отразить удар, но сзади стоял старец. Стоял и насмешливо смотрел. Если бы только я могла прибить эту клятую мару. Я швырнула в него кинжал, который благополучно прошел сквозь и попал в костяк клетки. Тихий гомон прошелся по невольничьим рядам. Внутри клетки зашевелились лохмотья. Бледная тень, только отдаленно похожая на человеческое существо, подняла голову и взглянула на меня.

Знаете, я уже была на пороге истерики. Если у вас хотя бы раз была истерика, то вы наверняка знаете, как легко в нее соскользнуть и как сложно остановиться. Когда каждый всхлип порождает рыдание, а каждый вдох несет новую обиду, когда икота вперемешку с распухшим носом не дают дышать, когда начинаешь задыхаться, и когда совсем уж нет сил, только тогда истерика умирает. В мучительной агонии. Бабка умела выводить меня из детской истерики, просто влепив звонкую пощечину. Истерика вмиг улетучивалась. Так и сейчас. Я захлебнулась в глазах теплого летнего моря, бирюзово-синего, с темными искрами на поверхности. Прозрачное марево прекрасного летнего утра окутало меня. Побережье моря, солнце купается на горизонте в рассветной прохладе, смуглая темноволосая девушка в белой воздушной тунике на берегу, ее ноги ласкает морская вода, девушка рисует, рисует рассвет и море, и себя на берегу. Ее картина повторяет пейзаж, а картина на картине повторяет рисунок, и так до бесконечности. Закружилась голова, словно меня затягивало в бесконечный водоворот, перехватило дыхание.

— Ты! — я ухватилась за прутья клетки. — Как тебя зовут?

Тень молчала. Глаза уже были тусклые и серые, как зимнее северное море. Я перевела дыхание. Руки дрожали.

— Послушай меня. Ты умеешь рисовать, я знаю. Я хочу тебя купить. Слышишь? Я могу дать тебе свободу.

Тень продолжала молчать, безразлично покачиваясь в неслышном ритме. Что же делать?

— Антон! — заорала я. — Тащи сюда торговца.

Прибежал испуганный Антон, сзади неуверенно топал торговец. Я не сводила глаз с женщины. Ее состояние было очень плачевно. Через лохмотья просвечивали ребра, руки были в коросте и кровоподтеках различной давности, на ноге зияла страшная смрадная язва.