Грибы на асфальте
Шрифт:
— Конечный результат ничего не изменит.
— Рыков! Увеличь скорость! — крикнул сзади Ким.
Я прибавил газ. Затрясло сильнее. На одном из ухабов Тину бросило на меня. Ее лицо оказалось совсем рядом.
— Гена, давай делать борону…
— Брось дурить!
— Я боюсь, Гена…
— Не бойся! — крикнул я сквозь грохот и свист ветра. — Впереди слава и успех! Впереди прекрасное будущее! Да здравствует «Летучий Голландец»!
— Стой! — Донеслось сзади. — Стой, говорю! Семяпровод потеряли!
Я
— Извини, я больше не могу. Езжайте одни.
— Посиди здесь. На обратном пути мы тебя заберем.
Испытание сеялки шло отлично. За какие-то десять минут мы высеяли двадцать килограммов. Семена ложились строго по два-три в гнездо, пропусков не было. На втором круге голос трактора как-то ослаб, а в картере появились подозрительные стуки и ёканье. Вскоре стуки стали настолько явственными, что их услышал даже Ким и закричал:
— Эй! Останови! Что-то с трактором неладно!
Я сбросил газ. В картере уже скрежетало. Стрелка масляного манометра билась на нуле, как муха.
— Да глуши же мотор, индюк ощипанный! — заорал Ким.
Трактор напоминал остывающий труп. Из его брюха тоненькой струйкой, как черная кровь, бежало масло. Раной зияла дыра.
— Подшипники поплавились… — Ким неумело выругался. Стоишь — руки в брюки! Угробил трактор, и…
— Придержи язык, — сказал я.
— Да, да! Теперь конец всему!..
Ким сел на траву и обхватил голову руками. После вспышки у него всегда наступала обратная реакция. Подошла Тина и погладила Кима по пыльным волосам:
— Ну, успокойся. Может, они еще не поплавились.
— Отстань.
— Не сердись, Кимочка. Кто же виноват…
Из всех нас один Кретов оставался спокойным. Он осмотрел трактор со всех сторон, потом аккуратно заткнул дырку тряпкой и запустил мотор на малых оборотах. Внутри гремело и стучало.
— Да, — вздохнул Дмитрий Алексеевич. — Нужен капитальный ремонт.
— Это я виноват! — воскликнул Ким. — Я не проверил пробку. Эх, дурак, дурак!
— С кем не бывает, — сказал Кретов.
Возвращение наше напоминало похоронную процессию. Мерин тащил трактор, как катафалк. Возле гаража мы расстались. На глазах Кима были слезы.
— Идите по домам, ребята, — посоветовал Кретов. — Надо отдохнуть. Предстоит тяжелый день.
— Мы вас не выдадим, Дмитрий Алексеевич, — заверил я. — Скажем, что сами взяли. Ведь оно таки было.
Ким тронул Кретова за плечо.
— Простите нас, Дмитрий Алексеевич, что так получилось. Но мы действительно не скажем никому. Я даю слово.
Кретов усмехнулся:
— Идите, идите, ребята. Это уже не вашего ума дело. Я и не в таких переплетах бывал.
Когда мы утром явились в институт, он был полон слухов. По коридорам метался бледный, с остановившимися глазами Косаревский, хватал каждого
Говорили всякое, но большинство склонялось к мнению, что тут налицо свинья. Кто-то из врагов или завистников Косаревского подложил ему свинью. Косаревский составил список своих врагов и бегал с ним, постоянно вписывая и вычеркивая фамилии. Он собирался передавать его в уголовный розыск. Глыбка еще не пришел. Кретов тоже.
Четкого плана, как жить дальше, у нас не было. До прихода декана мы решили провести совещание и с этой целью удалились в столовую.
В большом зале было почти пусто. На полу пыльными львиными шкурами лежали квадраты солнца. На люстре сидел воробей, чирикал и вертел во все стороны головой. Он выглядел очень довольным — наверно, потому, что питался бесплатно.
— Пусть первым говорит Ким, — предложил я. Ким откинулся на спинку стула. Я вдруг заметил, что он сильно похудел. Лицо его, и так длинное, еще больше вытянулось, скулы выперли наружу, и только одни глаза, большие и влажные, как у больного, лихорадочно блестели.
— Во-первых, надо опередить Кретова. Пойти самим к Глыбке и все рассказать.
— Принимается, — сказал я.
— Принимается, — сказала Тина.
— Во-вторых, не впутывать Косаревского. У парня может полететь аспирантура.
— Принимается.
— Принимается.
— В-третьих, сказать Глыбке, что мы, конечно, виноваты и готовы понести наказание, но он тоже виноват. Почему он упорно не давал нам трактор. Мы же не для себя стараемся. У нас тема государственной важности!
— Ну что ж, — сказал я. — Можно рискнуть подискутировать с Глыбкой.
— Я не согласна, — сказала Тина. — Это лишне. И ничего не даст.
— И в-четвертых, — невозмутимо продолжал капитан, — сказать ему, что над сеялкой мы работать не бросим, несмотря ни на что. Пока есть возможность, надо использовать мерина. Если подкормить его, километров двадцать пять он даст. Я жертвую стипендию.
— Вопрос можно? — спросил я.
— Давай.
— А если Глыбка не допустит нас до защиты?
— Ну и пусть! Поедем работать со справками!
— А на следующий год защитим экстерном. Зато закончим сеялку.
— А как же с аспирантурой?
— Это сделать никогда не поздно.
— У тебя все?
— Все.
— Тина, говори.
— Ким сошел с ума.
— Твои предложения?
— Пойти к Глыбке и пасть на колени. Я почесал затылок.
— Два противоположных мнения. У меня есть компромиссное решение. Так сказать, стратегический ход. Согласиться работать над этой самой летучей бороной. Это даст нам и диплом и аспирантуру. А потихоньку можно испытывать и «Голландца».
— Чепуха! — воскликнул Ким. — Чепуха! «Голландцу» тогда амба.