Громовое колесо. Каленая стрела

Борнякова Мария

– Иди за парусом следи, воевода, – наконец повелел Финист. – Ольгу али дружинного ее боле трогать не смей. Ослушаешься – пеняй на себя, не погляжу, что боярского рода, спрошу за все и за то, что нынче случилось.

Тишина. Похоже, Яромир пытался взять себя в руки.

– Воля твоя, великий князь, – наконец хмуро бросил он и ушел.

Я все еще боялась шевельнуться, чтобы Финист не услышал, как я шебуршусь.

– Ты бы поспала все ж, княжна, – с легкой насмешкой раздалось совсем рядом, за холщовой стеной полога. – Не поведали тебе в тереме брата, что подслушивать плохо?

Я все же закашлялась. Князь еще раз

усмехнулся и тоже отправился восвояси.

Щеки пламенели от стыда, я полежала, повертелась с бока на бок. Сон не шел, зато все сильнее саднило горло, плечо разгоралось огнем, в голове закручивалась невидимая, противная, нарочито медленная воронка, заставляющая сжимать пальцами виски и представлять самое страшное, что будет со мной, если Леший вовремя не успеет уничтожить яд. Эдак я и до Арконы не дотяну, слягу только от страха. Надо встряхнуться как-то.

Я высунула нос из-под полога и не пожалела. Впереди лежал остров Буян. А на нем, над высоким обрывом, стоял огромный город-крепость. Мы были еще далеко, и белоснежные каменные стены с торчащими коньками крыш казались открытым ларцом с самоцветами, раскрывшимся среди безбрежного морского простора и черных грозовых туч, клубящихся на горизонте.

Великая Аркона, столица древнего народа руянов. Неприступные ворота в словенские земли. Богатейший город с золотым храмом верховного бога Свентовита. В двадцатом веке от него остались лишь стертые обломки некогда неприступных стен и зыбкая, обрывочная память о сгинувшем величии. И еще песни, что исполняли у подножия Старой Ладоги реконструкторы. Странно и немного жутко было помнить об их словах и смотреть на невредимый город, полный сияния и славы. Еще каких-то двести-триста лет, и от Арконы не останется камня на камне. Если бы не Финист и его дядька Черномор, может быть, города бы уже не существовало.

Лодья стремительно летела вперед. Финист оценил сказанное знахарем обо мне, о норманнском яде да о путешествии в Ирий и велел гребцам садиться на весла, чтоб прибавить в скорости. Корабль Афигена и пленные драккары могла охранить и вторая боевая лодья.

Я поборола усиливающуюся слабость и осторожно подошла к борту. Морские брызги сразу же окатили меня, заставили вздрогнуть от внезапного холода. Будто наяву в ушах зазвенел голос из далекого будущего, певший песнь о правителе Арконы и молодой ладожской княгине… Песнь могли сложить много раньше или столетие спустя о любом из руянских князей, но похоже, не просто так словенские боги наделили меня волшебным даром менять прошлое и будущее на ведовском камне. То, что я списала на грусть и растерянность в тот далекий солнечный день на развалинах Ладожской крепости, было неясным предчувствием беды.

Я зажмурилась, крепко и отчаянно, стиснула гладко тесаный борт княжьей ладьи так, что побелели костяшки пальцев. Я услышала свист стрелы, увидела, как колыхнулись перед глазами две одинокие травинки, всего за мгновенье до черноты… Ничего не изменить. Финист убьет меня, каленой стрелой, как однажды осенью предсказал Рарогу старец Велирад. Ладожская княжна не сможет победить судьбу. А после умрет и Финист, тогда-то и падет великая Аркона… Нет, нет, нет!!!

Голова закружилась, я покачнулась, неуверенно нашаривая рукой опору, и меня тут же поддержали надежные мужские руки – князь, оказывается, внимательно следил за мной и вовремя оказался рядом, чтобы не дать мне свалиться

за борт уже третий раз за сутки. Я благодарно и чуть удивленно кивнула.

– Что с тобой, Чудо-юдо? – негромко и обеспокоенно спросил Финист, внимательно вглядываясь мне в лицо. – Ты побелела вся, будто холст некрашенный.

Побелеешь тут! Горькая правда – она вот такая, острая и колючая, будто колотый лед. И очень-очень простая – останусь, мы оба погибнем, а следом враги уничтожат великий город. А если не останусь, предам Финиста и себя.

– Укачало что-то…

– Иди ложись да не вставай боле. За борт свалиться – дело нехитрое. Купались уж нынче, довольно.

– Я могу. Брат меня ругает, но все без толку, – я смахнула со лба волосы, смущенно улыбнулась Финисту. – Кажется, это у меня в крови – влипать в неприятности.

– Что ж, добро, запомню впредь, – весело сощурился в ответ князь, и я подумала, что может, он не так уж и изменился. А Финист вновь стал серьезным и повел рукой вперед. – Погляди, мой дом.

– Красота какая, – тихо выдохнула я.

И то была чистая правда. Аркона и раньше блистала, но детские воспоминания давно потеряли четкость. Нынче передо мной возвышалась высокая неприступная стена из белого камня с частыми сторожевыми башнями. Иногда выше стены тянулись вверх расписные коньки крыш. В одном месте продолжением стены, над крутым обрывом виднелся каменный терем со стрельчатыми окнами, полукруглым балконом и высокой башней-смотрильней.

– Рассвет заглядывает ко мне раньше всех на Буяне, – проговорил Финист, не торопясь оставлять меня в одиночестве. Проговорил спокойно, но я будто наяву увидела, как он стоит на башне и смотрит в морскую даль, пытаясь отыскать правду о годах, что стерлись из памяти. Князю было горько на душе, и я услышала это.

Я вгляделась ему в лицо, с болью в сердце заметила едва различимый след глубокой печали в глубине красивых глаз и неожиданно брякнула:

– Княже, не надо грустить. Обещаю, я буду тебя защищать!

Финист оторопело поглядел на меня и расхохотался.

– Ты?! Защищать?! – сквозь слезы смеха произнес он.

– А что тут такого? Чем я хуже твоих воинов? Брат меня давно предлагал впереди войска на врагов напускать. Для пущего устрашения.

Я хотела состроить зверскую гримасу, но голова опять закружилась, я судорожно схватилась за борт. Пальцы легко соскользнули с отполированной древесины, и я бы упала, если б Финист не успел меня подхватить. Я обняла его руками за шею, прижалась щекой. Услышала, как бьется сердце под золотой кольчугой да расшитой рубахой. Почувствовала, какие у Финиста сильные теплые руки. По спине прокатилась горячая волна. Захотелось, чтобы он сжал меня в объятьях и поцеловал в макушку, потом в ямочку на шее, потом… Ох, точно, замуж мне пора.

Финист опустил меня на подушки под пологом, присел рядом и вдруг заметил:

– А ведь то ты была, Чудо-юдо.

– Что?

– Ты обругала меня там, на острове, что княжья спесь умение мыслить у меня-де отбила. Я узнал твой голос, когда ты мне нынче то же самое в ухо кричала.

Князь перевел взгляд на меня, в темно-серых глазах разгорались смешинки. Я вспыхнула.

– Ты, – повторил Финист. – И как же удалось тебе дозваться меня? Я ж не соколом был, человеком. Никому никогда такое сотворить не по силам было. А ты смогла. Неужто столь сильно разозлил я тебя?