Громовое колесо. Каленая стрела

Борнякова Мария

– И как же? – едва не прошипела я.

Радимира покраснела до кончиков ушей, но все же проговорила, сбиваясь и глядя в пол:

– Еще до исчезновения своего из Арконы Финист порешил Желанну в жены взять, полюбил он ее за ласковый взгляд да казистость. Оставил он у ее батюшки венец самоцветный, чтоб в свой час венчать ее княгиней на Буяне. Рарог же про тот венец прознал и повелел Финисту подарить его сестре своей, Ольге. Хотел Рарог Ольгу княгиней Арконы сделать. Финист повеления ослушаться не посмел, иначе ждала его лютая кончина. Но Ольге венец не был дорог,

да и самого Финиста она невзлюбила. Отдала она Желанне венец за злато да каменья, едва померещилось ей, что Финист погиб. Так венец к истинной хозяйке вернулся.

Повисла тишина.

– Вот с-с-стрер-р-р-рва-а-а-а… – только и смогла выдавить я практически беззвучно – от злости мне было даже воздуха в легкие не набрать. Сомнений, кто придумал такую забирающую за душу историю неземной любви, я не испытывала – Черномор ни за что бы до такого не додумался. – И Финист поверил?!!

– О том не ведаю, – вздохнула Радимира. – Выслушал он дядьку молча и более ни с кем о том, что было, разговоров не разговаривал. А ты… ты почто венец отдала? Ясно же, что не за злато.

Я глубоко подышала – шум в ушах медленно отступал – и коротко рассказала, как все случилось на самом деле.

– Вот стерва… – негромко проговорила Радимира после долгого молчания, во время которого княжна не могла подобрать приличных слов. А потом она склонилась передом мной в земном поклоне. – Прости, Ольга, за неверие мое. Ты спасла брату жизнь. Финист никогда о случившемся у барона речей не заводил, а я, глупая, сама не спросила.

– Да он просто не подумал, что его предадут у него же дома, – раздосадованно огрызнулась в пространство я. – И что дальше случилось?

– Да молвить-то несколько слов осталось. Едва купчиха подлила Финисту зелье да память ему стерла, Черномор повелел всем, кто знал истину, молчать. Мы своего князя всею душою любим, никто не посмеет открыть ему даже доли правды, иначе ждет его смерть.

– Так, стоп, – рассказанная история прилично горчила, но не объяснила мне главного. – За что Финист должен проститься с жизнью? Не поняла.

Леший пожал плечами, он тоже не знал.

Парацельс исподлобья глянул на нас, пробурчал недовольно:

– Черномор на Финиста люто зол да за дело. Однажды он на службе у твоего брата, княжна, слово, данное Арконе, нарушил, и Черномору о том известно стало. Наказание за то – смерть.

– Но он же Черномору – родная кровь!

– Черномору родная кровь – Аркона да остров Буян, только править ему совсем не по сердцу. Финист же – прирожденный великий князь, железной рукою город держит, судит строго, но всегда справедливо. Чтоб удержать его подле себя, дядька на все пойдет. А заодно и Радимиру из своей хватки не выпустит, чтоб род не прервался. Мало ли что.

– Ты так смерть Финиста называешь? – в свою очередь разозлилась я.

– Я говорю, как оно есть, – Парацельс и бровью не повел. – А вот ты, княжна, помнишь ли, когда по милости твоей Финист себя под дядькин меч невольно подставил? Я помню.

Мне оставалось только обреченно вздохнуть – я отлично помнила тот день. Я побежала за

Лешим, торопясь предупредить его и Радимиру о лесных разбойниках, а в результате оказалась проданной византийскому купцу. Спас меня Финист. Вот только пришлось ему для этого вырядиться дерзким да богатым цареградцем и предложить купцу в оплату цельный ларец дорогущих самоцветов из богатств Арконы. Так Финист и нарушил данное им самим слово никогда никаких дел с византийцами не иметь. Слово было дано не на пустом месте, оно ценилось словенскими народами более золота, но Финист решил, что моя жизнь для него дороже. А ведь предупреждал тогда и меня, и его Леший, что прознает кто лихой, не оберется Финист беды.

– Афигену да дочке его языки укоротить бы не мешало, – мрачно заметил хазарин.

– Твоя правда, – покладисто согласился лекарь. – Да только что уж теперь, опоздали мы сокрушаться. Ежели Финист хоть одну ошибку допустит, Черномор велит ему идти к жрецу в вечную кабалу. А коли князь норов покажет да откажется, дядька обещался перед нами снести ему голову с плеч. Таковы законы Арконы, ежели захотеть их исполнить. Упустить Финиста вновь для Черномора страшнее его же смерти.

– Бред какой-то… – только и смогла подвести итог я. – Так он, что же, сам вспомнить должен, и тогда ему ничего не будет?

– Не знаю, – развел руками Парацельс. – Черномор мыслит, это невозможно. Я сам, в тайне от него, испробовал все снадобья и заговоры, какие только нашел. Снять заклятье никому не по силам. Даже ты не смогла, княжна. Вот и выходит, что тебе нет нужды боле в Арконе оставаться. Ты лишь смерть Финиста приблизишь, но память ему не вернешь.

– Я никуда не поеду.

– Но, княжна…

– Я. Никуда. Не. Поеду, – я зло сжала кулаки. – Я не скажу ему правды, обещаю. Но одного здесь не брошу. Ему плохо, его убить хотят, как я уеду?

– Да уж, пропадет без твоей заступы великий князь, – не сдержал невеселой усмешки Леший.

– Есть еще кое-что, о чем тебе, княжна, следует знать, – кашлянул в кулачок Парацельс. – О твоей жизни речь идет… Я что молвить-то хотел… Купчая… Нет ее у Финиста, а была ведь.

Леший выругался сквозь зубы.

– Да ладно тебе, Леший, – примирительно подняла руки я. – Разберемся мы с этой купчей.

– Не разберетесь, – все так же тихо вздохнул Парацельс. – Пропала купчая. Финист сыскать ее не мог, ко мне пришел с расспросами. Да только и я ее не видал.

Знахарь резко развернулся, в волнении прошел от окна до двери и обратно, задумчиво покусывая губу с досады. Мы с Милой притихли, ожидая взрыва.

– Едва на ноги поднимешься, сразу же в море выходим, – наконец решил Леший. Сказал, как отрубил.

– Да какая купчая! – взвыла я, понимая, что он не шутит. – Купчая у Сокола дома остаться должна была! Он здесь, а его домик в Новгороде!

– Я его сундучок привезла с собой, – негромко произнесла притихшая было Радимира. – Брат спрашивал и меня. Когда сундучок в Новограде был, купчая внутри лежала. А как в Аркону вернулись, ее там он уже не сыскал. Кто пергамен взял, не ведаю…