Гроссланд. Октагон

Степанов Вадим

– Спасибо, что спас мне жизнь. – Нарушил тишину Егор.

– Пожалуйста – всегда рад помочь. – Просто ответил я.

Глава 3: Память и скорбь.

Торопливые сборы, небольшой перекус и долгий, очень долгий путь по заброшенному подземелью.

Шли молча.

Фильтры противогазов защищают тела от большинства известных губительных загрязнений воздуха, но они не способны спасти души от затхлого дремучего привкуса вековой тоски, что пропитала здешнюю

застоявшийся атмосферу.

Порою мы встречали источники воды – ответвления местного водопровода, но пополнять из них собственные запасы пока что не решались. Впрочем, у нас есть необходимые очистительные приспособления и сканеры на случай, если всё же удастся преодолеть внутренний безотчётный страх.

Вероятно, эти коммуникации должны были спасать жизни сотен миллионов граждан в период печально известных ковровых ядерных бомбардировок и массированных химическо-биологических атак. Великая Мировая Война за восемьдесят лет изменила старый мир до неузнаваемости, отшвырнула науку на столетия назад, и истребила значительную часть жителей планеты.

Сердце обливалось кровью при мысли о том, насколько много усилий, времени, труда и средств наши праотцы угробили на постройку этого скорбного титанического памятника былого величия нашего государства.

Может кто-то и смог найти спасение среди этих медленно ветшающих хитросплетений комнат, залов, складов, туннелей, труб и проводов. Но явно не здесь. На наше счастье, за два десятка пройдённых километров мы не встретили признаков жизни.

Земля медленно брала свои, данные человеку во временное пользование, богатства назад. Давление грунта, вода и беспокойные глыбы камней, переваливаясь с боку на бок, медленно перемалывали наследие наших прадедов в пыль.

После четырёх часов блужданий, мне удалось найти требуемый, относительно знакомый путь, что несказанно обрадовало спутников.

Но даже он оказался недостаточно надёжным. Часто дорогу преграждали завалы. Пара нужных спусков оказались затоплены. Но обходных путей всегда хватало в избытке, будто мудрые зодчие прошлого предвидели все беды, с которыми столкнутся в мрачном будущем их потомки.

Спустившись на два уровня вниз с помощью канализационного коллектора и обесточенного грузового конвейера, мы неожиданно вышли к станции метро.

Своды транспортного узла богато украшала вязь из мраморных лиан. Каменные узоры филигранно опутали высокие стройные рельефные колонны из такого же ослепительно белоснежного камня. На колоннах покоились арки, плавно уходя в потолок.

Стены были украшены ионическим орнаментом и барельефами с группами людей на природе. Незнакомые, абсурдно просто одетые люди на каменных картинах с благородной тоской в красивых лицах смотрели в пустоту пространства, не обращая внимания ни на животных у своих ног, ни на вековые реликтовые деревья, что раскинули над ними узловатые ветви с почти живыми дубовыми и берёзовыми листьями. И даже жутко выглядящие потомки, с оружием в руках, не произвели на них никакого впечатления.

Потолок

мерцал люстрами с хрустальным убранством, разбрасывая всюду тысячи преломлённых радужных отсветов от наших фонарей.

В глубине станции приветливо стоял поезд.

Наша радость вспыхнула бракованным фальшфейером, быстро сменившись горьким разочарованием – каждый шаг к долгожданному средству перемещения сопровождался ростом радиационного фона.

Интенсивность ионизирующего излучения увеличивалась по экспоненте, потому мы немедленно отступили.

Вернувшись на два уровня вверх, мы шли без отдыха уже более десяти часов. Поднимаясь и опускаясь, часто возвращаясь, упёршись в очередную запертую дверь, или завал. Это выматывало физически и морально.

Наконец, жандарм, полностью исчерпав запас внутренних сил, сначала отстаёт, а потом грузно и безмолвно падает на пол позади нас, распластавшись посреди широкого коридора.

Я объявляю привал.

– Дружище, ты как? – Зуб помогает Егору подняться.

Они вместе добрели до обшарпанной бетонной стены, с облупившейся краской непонятного цвета и ржавыми прожилками отсыревшей арматуры.

Леонид Максимилианов усадил жандарма на пол и осмотрел его рану. Гель уплотнился и твёрдостью своею стал неотличим от человеческой плоти.

– Хреново. Мутит, и голова кружится.

Гель не даёт подобных побочных эффектов. Это всё от нервов и усталости. Мог бы сказать я Егору. Но стоит ли?

– Выпей воды. – Я помог ему открыть флягу.

Скептически оценив место нашей нынешней стоянки, посреди большого коридора с низким потолком и разбитыми плафонами ламп, я, всё же, решил разбить полноценный лагерь.

Однако, в процессе организации примитивного быта меня вдруг посетило навязчивое и отчётливое тревожное предчувствие. Последовав внутреннему мироощущению, к удивлению спутников, я, сняв утомивший шею шлем, припал ухом к полу.

Кррррррак… Кррррррак… Кррррррак…

Моё сердце будто бы пропустило удар, на краткое мгновение попытавшись поддаться сумасбродному дикому ужасу, охватившему моё сознание. Я уже слышал этот шум раньше. Он идёт с верхних уровней. Это корни Спорового Леса грызут фундаменты между этажами Подземного Гроссланда. Нам придётся спуститься намного глубже запланированного, если не планируем встретиться с мутантами.

– Паршивая новость, шеф. – Зуб грустно выдохнул.

– Обойти не получится? – Спросил Притчард.

– Если мы слышим, как оно грызёт фундамент, то не получится. Уверен, скоро встретимся с разведчиками. Если только не спустимся вниз уровней на шесть-восемь.

Я ещё раз изучил придирчивым взглядом Егора. Его лицо вновь скрыто дыхательной маской, но, всё же, чувствовалось, что он измотан до предела.

– Отдохнём пару часов. Потом в путь. Время ужина, господа.

Туннель, в котором мы расположились, поражал бесконечной длиной, – наши фонари не доставали ни до его начала, что осталось в двух тысячах шагов позади, ни до конца.