Гроза над крышами
Шрифт:
...Как и все его друзья — да что там, и все его годовички, — Тарик давненько уже пренебрегал и дневными, и вечерними молитвами дома, в одиночестве. Так уж повелось: считали, что достаточно с них и общей молитвы в церкви. И все же сегодня перед сном он встал перед висевшим на стене Главным Символом Создателя — раскрытой ладонью, с которой светило Животворящее Солнце, — сотворил знак Создателя и прочитал вечернюю молитву — очень уж был насыщен любопытными событиями сегодняшний день: тут и золотая квартальная сова, и рыбеха, и серебряный шустак, и находка в Серой Крепости, а особенно знакомство с Тами и ее согласие пойти с ним —на
ярмарку. Хоть и нерадивый, а все же верующий, когда-нибудь нужно и поблагодарить
«Благодать твоя ввечеру». Вряд ли Создатель будет гневаться по таким пустякам — главное, Тарик в него сердцем верит...
А потом посмотрел в сторону надежно спрятанной растрепки, но решил оставить это на завтра — как-то неудобно после молитвы...
Глава 11 МАНЯЩИЕ ПАРУСА И НЕВЕСЕЛЫЕ
ЗАГАДКИ
Проснулся Тарик засветло — у него всегда хорошо получалось просыпаться к нужному времени самому, без усилий мамани и дребезжанья будильника (каковой к тому же был старый, дешевый, а нового родители не покупали, убедившись, что и без него Тарик никогда не просыпает Школариум). Быстренько натянул парусиновые штаны чуточку раструбами (настоящие раструбы ему не полагались, позволено лишь немного обозначить причастность к плавающим), накинул парусиновую блузу, опять-таки с рукавами чуточку раструбом, без пуговиц, с открытым воротом. Надел ботинки на босу ногу (носки носят только безнадежные «сушняки», то есть навсегда прикованные к суше). Повесил на шею поверх блузы бляху Портового Подручного, нахлобучил синий берет, как положено сбив его на правое ухо. Зеркало у него в комнате висело маленькое, с блюдце, старенькое, уже тронутое по краям разлапистыми зигзагами порчи, — даже если отойдешь к противоположной стене, во весь рост себя не увидишь. Но в этом и не было нужды, он и так знал, что выглядит как заправский лихой портовый паренек — каким и был почти уже год.
И родители еще спали, и Нури в своем чуланчике. Так что
Тарик сам достал из шкафчика изрядный ломоть мясного пирога, кусок пряника с начинкой и холодный чай, быстренько позавтракал и собрал себе обед. Положил сверток в сумку, куда влезла бы дюжина таких: порт есть порт, и заранее озаботиться большой пустой сумкой не помешает. Сотворил на удачу знак Создателя и вышел из дома, свернув на равнолеглую Ручейную: оттуда начинался путь в порт.
Путь был неблизкий, чуть поменее часа быстрым шагом, даже если отлично знаешь все сокращавшие дорогу переулки и проходные дворы. Прохожих на улицах Города было еще мало, и никто не обращал на Тарика особенного внимания, разве что иные косились удивленно на его бляху с гербом порта и правильные ботинки. Тарик похмыкивал про себя — сушняки, что с них взять! Каменяры сиволапые...
Чем ближе к порту, тем меньше становилось удивленных взглядов, а на Якорной их не стало вовсе — здесь, на длинной и широкой улице, обитал сплошь понимающий водяной, в крайнем случае портовый, народ. И все чаще попадались Матросы: речные — часто поодиночке и трезвехонькие, а морские — всегда компаниями, то тихими, то шумными, и непременно пьяные. Известно же неведомое сушнякам старое присловье: «Если Соленый Матрос с утреца не пьян — он или больной, или самозванец». Что еще делать морскому Матросу на берегу, если нет корабельных работ? Это у речных больше занятий на борту, а на пироскафных выпивка безжалостно преследуется — за что на них смотрят как на обиженных судьбой и Создателем, и это прибавляет насмешливого, а то и пренебрежительного
И таверны на Якорной были свои, особенные: единственные в городе, открытые не с утреннего колокола и до вечернего, а сутки напролет. Причину Тарик давно знал: очень уж смачную выручку получали от этого тавернеро, а значит, платили градских податей гораздо больше, чем тавернеро-сушняки. И, будьте уверены, зорко следили, чтобы к ним не прошмыгнул распивать сушняк — от него не в пример меньше выгоды, чем от Матросов, по пьянке швырявшихся денежкой даже обильнее дворян. Особенно щедры морские Матросы, и понять их можно: жизнь дворянина-сушняка протекает спокойно и размеренно, разве что проткнут шпагой на поединке. Жизнь речника особенных опасностей лишена, а вот морской Матрос, когда его корабль отдаст якорь и уйдет в море из устья реки, никогда не знает, что его ждет: тут и шторма, и пираты, и дикари Архипелагов, и всякие летучие хвори125. Если такая объявится не на суше, а на борту корабля, идущего вдалеке от суши, — пиши пропало... Вообще-то, морские пироскафники подвержены тем же опасностям, но все равно парусные их считают ниже себя.
Вид Матросов, редко появлявшихся за пределами Якорной, Морской и Парусной, мог и удивить: по причине летней жары все без бушлатов (к тому же немало бушлатов украдкой заложены, а то и отданы за долги в тавернах и веселых домах), в одних тельниках, сплошь испещренных разноцветными ромбами (у морских — синими, красными, черными и белыми, у речных — только черными и белыми), в штанах с широченными раструбами, подметавших улицу, в ботинках не на шнурках, а на крючках (какие сейчас и у Тарика — не по надобности, а из дозволенного легонького выпендрежа).
Однако удивиться мог лишь тот сушняк, кто не только не знаком с корабельным делом, но и не читает голых книжек о морских приключениях. Вся матросская одежда и обувь тоже для того и придуманы, чтобы служить моряку в переделках. В темное время работающие с парусами Матросы гораздо лучше видны с палубы именно что в пестрых тельниках. Ежели моряк окажется за бортом, штаны с раструбами гораздо легче скинуть, чтобы плыть, и в тельнике невольный пловец гораздо заметнее. Потому и носков не носят даже офицеры, большей частью происходящие из дворян, потому и рукава офицерских мундиров с раструбами, как у матросских бушлатов, а под мундирами у офицеров тоже тельники...
Ага! Возле таверны «Якорная цепь» маленький скандальчик: три веселые девки (судя по одежде и щедро накрашенным мордахам) прижали к стене четвертую (по виду в точности такую же) и орут ей в лицо грязные слова. Дело ясное: подловили соперницу. Здешние веселые девки, обожающие щедрых моряков, зорко следят, чтобы на
Три УХицы не пробирались соперницы-сушнячки. Вот и за волосы легонько драть принялись... Стражник прохаживается неподалеку, но не вмешивается — здесь ему от веселых девок перепадает не в пример больше мзды, чем его собратьям по службе в других местах. Может, конечно, втихомолку брать мзду от сушнячек, но дело это рискованное: если узнают местные, жизни ему не будет, обязательно подстроят какую-нибудь подляну, чтобы расстался с мундиром...
Зрелище было самое обыденное, и Тарик равнодушно прошел мимо. Бить нахалку средь бела дня не будут, но непременно как следует оттаскают за волосы, крепенько исцарапают, а то и платье порвут, в тычки с Трех Улиц вышибут, пригрозив: если еще раз попадется, так легко не отделается. Студиозусы говорят, что это называется ученым словом «конкуренция». Им, книжным людям, виднее...
Потянулся портовый забор — внушительный, в два человеческих роста, из добротно сколоченных досок, густо оплетенный поверху еще одним арелатским изобретением, давно распространившимся по белу свету: колючей проволокой. Понятно: где-где, а в порту найдется что красть...