Гроза над крышами

Бушков Александр Александрович

Он в два счета придал себе вид заправского грузаля по летнему времени: спрятал в шкафчик берет, блузу и башмаки, засучил штаны выше щиколоток, перевернул седьмую бляшку циферкой наружу и вышел, заперев дверь и спрятав ключ на прежнее место.

За «Морской чайкой» стоял почтовый пироскаф с пышным названием, над которым следовало только посмеяться среди своих. Тарик ускорил шаг, видя, что там все готово: стоит пароконный фургон, дощатый ящик на колесах, зеленого цвета с красной полосой и знаком королевской почты на боку — крылатым рожком почтарей. Рядом терпеливо торчит знакомый Тарику по лицу, но не по имени Канцелярист в зеленом мундире с красным отложным воротником и такими же обшлагами. За ним помещается повозка, синяя, но без знаков и надписей; тут же — длинный низкий столик (конечно же, привезенный с собой) и два табурета, а возле них нетерпеливо топчутся двое с бляхами Приказчиков Денежного

Дома¹³⁴

и верзила без бляхи, в расстегнутом на все пуговицы кафтане. Со стороны незаметно, но сведущие люди сразу скажут, что за пояс у него засунуты пистолеты, и не пара, а побольше. Наверняка и кинжал имеется... Сам верзила стоит смирнехонько, в отличие от Приказчиков, но цепкие глаза так и обшаривают все вокруг. Выглядит неуклюжим увальнем, но, конечно же, неплохо учен «бешеной мельнице»¹³⁵ — других с такими поручениями денежные люди не посылают...

Тарик подошел. Почтарь и Приказчики уставились на него равнодушно, а верзила так недоверчиво, словно подозревал, что Тарик сейчас выхватит длинный сверкающий нож или пару пистолетов и в одиночку ограбит пироскаф — ну, служба у человека такая, это понимать надо...

Стоявший у борта речной офицер проворно сбежал по сходням и недовольно уставился на Тарика:

— Что, одного прислали? И такого сопляка? Тарику не понравились и сам тон, и навигаре¹³⁶ — совсем молодой, невероятно спесивый на вид, в новехоньком мундире. Очень может быть, что это его первый самостоятельный рейс, оттого и задирает нос перед любым, перед кем можно. На груди рядом со знаком навигаре (новехонький, аж сверкает — поди, утречком после прибытия зубным порошком без нужды начистил) знак трюмного¹³⁷, тоже блистающий. Невелика птица для того, кто толк понимает: на небольших судах офицеры сплошь и рядом такие должности совмещают, а помощник у капитана вообще один-единственный, для тех и других у Матросов с кораблей наподобие «Яганы» и даже «Морской чайки» есть насмешливые прозвища...

Само собой, Тарик не стал задираться — все-таки офицер...

Ответил кротко, даже, можно сказать, смиренно:

— В канцелярии полагают, что и одного хватит. Давно работаю, дело знаю...

Офицер, явно еще не ведавший, что носит прозвище «речной нищеброд», недовольно пожевал губами и протянул руку с видом короля, принимающего верительную грамоту у зарубежного посланника. Тарик достал из плоского кошеля на поясе и подал небольшой листок бумаги с гербом порта и круглой печатью канцелярии — выправленное по всем правилам поручение на разгрузку с печатным текстом, куда чернилами вписаны название подлежащего разгрузке судна, характер груза и количество мест, а также, разумеется, циферки бляхи Тарика. Все в полном порядке, Тариуш дело знает.

Однако навигаре-трюмный читал невеликую бумажку так долго, словно был ученым книжником, которому попал в руки обширный манускрипт на забытом древнем языке. Потом приказал (не предложил, а приказал, речной нищеброд!) показать изнанку Тариковой бляхи. Тарик добросовестно показал — и офицерик в новехоньком мундире таращился всего-то на четыре циферки так, словно их там было сорок четыре, и каждой нужно уделить внимание.

На этом пытка не кончилась: речной нищеброд закатил с серьезнейшим видом длинную речь о том, какое это важное и значимое дело — королевская почта, какая на Тарике лежит нешуточная ответственность, невзирая на его юные годочки, стращал, что, если Тарик по разгильдяйству повредит мешок и конверты рассыплются, его ждет «серьезнейшая кара» (рудники, ага! Самое большее — из платы вычтут треть, да такого ни с кем и не случалось). Тарик и не слушал — первый раз в жизни (хоть бы в последний!) ему вслух перечисляли поучения из устава для грузалей, после зачисления на работу выданные в печатном виде, чтобы дома изучил и запомнил накрепко.

Все время, что он здесь работал, королевскую почту привозила «Прекрасная рыбачка», и тамошний навигаре-трюмный, офицер Бельтер, был совсем другим: годился этому сопляку в папани, указание проглядывал мельком, уставы не талдычил, беззлобно шутил с Тариком и пару раз даже угощал корталинскими конфетами, какие делают только в Корталине немногие кондитеры, и не на вывоз. Хороший был человек, и не хотелось думать, что он не уцелел при кораблекрушении у мысаЯлвакан...

Сопляк разорялся еще долго, наводя тоску. За его спиной открыто ухмылялись и почтарь, и оба Приказчика, и даже верзила-охранитель. Неподалеку на скамейке тихо стервенели два знакомых Стражника, Гизель и Пачольд, несомненно поносившие про себя речного нищеброда за лишнюю задержку: согласно их уставу, при разгрузке королевской почты полагалось бдить двум Стражникам — так уж заведено, хотя

никто в порту не помнил, чтобы на этот ценный груз когда-нибудь злоумышляли. И никакой мзды за этот пустой караул Стражникам, понятное дело, не полагалось — а тем временем их более удачливые сослуживцы палец о палец не ударив заработали дольку в усушке...

Ну наконец, кончился бубнеж! Однако так просто сопляк не успокоился — прямо-таки торжественно возвестил впервые в жизни услышанное Тариком наставление (должно быть, и оно предусмотрено судовым уставом):

— Делай свое дело, Подручный, и прилежно!

Тарик прямо-таки взбежал по сходне на палубу, пошел к поднятой крышке трюма, лихо, не касаясь ногами ступенек трапа, слетел вниз. Подвешенный к потолочной балке фонарь с «огневиком» ярко освещал аккуратные ряды мешков с туго перевязанными горловинами и печатями на черных крученых шнурках. Возле них торчали аж три человека: судовой Канцелярист и еще один Приказчик «денежкиной хибары» — это понятно, это всегда так, но тут был еще и Матрос с тесаком на поясе... Ну надо же, диковина!

И пошла привычная работа: Канцелярист, уже в годах, проверил целостность печати на мешке и поставил у себя в брульоне¹³⁸палочку карандашом, Тарик взвалил нетяжелый мешок на плечо и вынес его на палубу, где обнаружился второй Матрос, тоже с тесаком. Первый раз на почтовом пироскафе такая чудасия, дядюшка Бельтер никогда таким не заморачивался. Тарик, кажется, понял, в чем дело: одна из тех многочисленных статей устава, которые там присутствовать-то присутствуют, но никогда не исполняются, чтобы не осложнять жизнь чрезмерно и не добавлять излишних хлопот. Видимо, согласно уставу грузаля с почтовым мешком на всем протяжении его короткого пути от трюма до повозки должны сопровождать две пары бдительных глаз, вот молодой-ретивый и старается. «Ничего, жизнь обтешет», — мимоходом подумал Тарик, с приятностью почувствовав себя взрослее сопляка в необ- мятом мундирчике — не годами, разумеется, старше, а житейской умудренностью. Канцелярист и Приказчик, сразу видно, скучают от процедуры, которую тыщу раз проделывали, но никуда от нее не денешься (не проверишь печати — себе же хуже сделаешь, если что), Матросы явно злятся оттого, что на них взвалили лишнюю бесполезную работу, одному навигаре неймется...

Погрузка мешков в повозку шла быстро и никакими долгими церемониями не сопровождалась. Почтарь сноровисто проверял целость печати, быстренько записывал в брульон циферки с жестяной бирки, Тарик забрасывал мешок в фургон, а там его принимал кучер и укладывал у передней стенки. Душа радовалась от столь быстрой работы, однако Тарик, еще издали завидев повозку денежного дома, знал, что этим не ограничится: начнется неизбежная тягомотина, от которой никуда не денешься...

Так оно и случилось. Когда Тарик перетаскал примерно полсотни синих парусиновых почтовых мешков со стершимся немного знаком королевской почты (видывавшие виды мешки, не одну сотню путешествий проделали) и осталось десятка два таких же, но украшенных еще и знаком денежного дома (чье именование Тарика ничуть не интересовало), тягомотина расцвела пышным цветом. Почтовый фургон уехал (разумеется, от почтаря, как всегда, Тарику не перепало никакой мзды), а на его место стал второй — и все пошло по-другому. Приказчик уже не палочки ставил, а записывал циферки с бирки. И проверял целость не одной печати, а двух, причем гораздо тщательнее, чем почтовый Канцелярист: потряхивал печати, проверял шнурки, разве что не обнюхивал. И на суше Приказчики проверяли только что проверенные печати, аккуратно их скусывали особыми щипчиками и складывали в особый мешочек... Затем выкладывали письма из мешка на стол — не высыпали, а именно что бережно выкладывали, тщательно их пересчитывали, сверяли количество со значившимся во вложенной в мешок бумаге, снова запечатывали каждый своей печатью — и потом только относили в фургон, возле которого бдительно зыркал верзила, держа ручищу поближе к расстегнутому кафтану.

Всякий раз это занимало изрядное время, но стоявший тут же Тарик терпел, только после кивка кого-нибудь из Приказчиков отправляясь за очередным мешком. Таковы уж были уставы денежных домов, в отличие от многих других соблюдавшиеся твердо. Часть писем — деловая переписка, а часть — денежные, по которым предъявителю в любом денежном доме выплатят денежку без промедления, хоть мешок (конечно, скрупулезно убедившись сначала, что имеют дело с настоящим платежным письмом). Хитрушка в том, что некоторые из платежных писем были открытыми, где не значились ни имя, ни название Дома — таковы уж неведомо почему заведенные порядки, — так что получить по ним денежку мог любой, кто письмо принесет, хоть распоследний Градский Бродяга. Вот почту денежных домов и берегли пуще, чем королевскую, оттого и охранитель крепко оружный (да и Приказчики с кучером тоже)...