Гроза над крышами
Шрифт:
На испитых рожах бродяг выражалась лишь грустная покорность судьбе — ну конечно, новичков среди них не было, и каждый принес для Панокуша хоть медный грошик (интересно, делится ли служитель с Тариушем и этой жалкой мздой? Надо полагать, делится: Тариуш, как гласит старая приговорка, и у пролетающей вороны перо из хвоста выдерет, чтобы на гусиные не тратиться...).
— Ну тогда валяйте!
Панокуш шустро отворил калитку, и в нее потянулись бродяги, легко обойдя и Тариуша, и скамейки, где сидели Подручные, — ну да, старые трудяги знают, как держаться с теми, кто выше их. А Стражник дядюшка Кабадош и сам проворно отскочил подальше от своей караульной скамеечки и вернулся не раньше, чем вереница оборванцев под предводительством Панокуша (тоже державшего немалое расстояние меж собой и подопечными) отошла достаточно далеко.
Тогда
— Заходи, Тарик, есть тебе работа. Вы, молодые люди, погуляйте пока, только к веселым девкам не заходите, хихикс! Они вам все
равно не по кошельку... После обеда придет пироскаф, будет и вам занятие.
И, не оглядываясь, величаво поднялся по ступенькам. Тарик зашел следом за ним в канцелярию. Пахло чернилами, сургучом и еще чем-то привычно-непонятным, но безусловно канцелярским. Вдоль стен протянулись открытые шкафы, набитые служебными бумагами, лежавшими стопками и в толстых серых папках из скверного картона. Да уж, ворота в манивший с давних пор Тарика мир выглядели донельзя обыденно, невыразимо скучно.
Усевшись под небольшим портретом короля Ромерика (ввиду особенности канцелярии король был запечатлен в мундире Главного Адмирала Королевства, где золотое шитье и синее мундирное сукно высшего сорта присутствовали в равных долях), Тариуш придал себе вид занятого значимейшими государственными делами вельможи, отодвинул большущую чернильницу синего стекла и сказал:
— Значит, такие дела... Ты куда это уставился?
— Впервые вижу, чтобы королевский портрет был застекленный...
— О! — значительно поднял указательный палец Тариуш. — Ну полюбуйся, никто еще такого не видел, кроме нас. Ученые люди хоть и выдумывают всякие полезные вещи, а тут оплошали... Лето сейчас, мух видимо-невидимо! Как ни расставляем блюдечки с настоем мухобойки — летают табунами! — Он чуточку понизил голос: — Вот так вот нагадят на портрет безо всякого почтения к державцу, а то и вовсе засидят — а потом какая-нибудь добрая душа стукнет куда следует, что налицо непочтение к величеству, да раскудрявит умеючи, в канцеляриях же все грамотные. И огребешь неприятностей за злостное небрежение. Вот умная головушка в главной канцелярии порта и нашлась, и главное — чина невеликого, а вот поди ж ты... Он и придумал, что портреты следует стеклить. Тут уж гораздо меньше хлопот — стекло помыть! — И добавил с нескрываемой завистью: — Пять золотых награждения получил от его великолепия правителя канцелярии, и теперь эта придумка по всем канцеляриям распространится — сначала столичным, а там
и по всему королевству. Опять мы всех соседей обгоним по части полезных придумок: пироскафы, нумера на домах, проволока в колючках, а теперь вот и застекление портретов в целях убережения от мух. Пять золотых, надо же...
Из посиделок с худогом Гаспером и студиозусами Тарик вынес немало любопытных знаний об иных потаенных сторонах жизни. А потому непочтительно подумал: наверняка его канцелярское великолепие, благородно выдав подчиненному пять золотых, представил его выдумку как свою — и житейских благ с этого получил гораздо больше... Но, понятно, промолчал.
— Значит, такие дела... — повторил Тариуш. — Пришел почтовый пироскаф на пятый причал. Дело тебе привычное, к обеду управишься, я так думаю?
— Запросто, — сказал Тарик. — «Прекрасная рыбачка», как обычно?
— Нету больше «Рыбачки», — грустно сказал Тариуш. — На прошлой неделе потонула у мысаЯлвакан. Котел взорвался, понимаешь ли. С пироскафами случается... — на его лице засияла радость старого сплетника, обожавшего разносить слухи, какие ему самому не могут повредить. — И скажу тебе, Тарик, по секрету: что-то там нечисто... Обережный дом127 настроен очень подозрительно. Оно конечно, обережные дома всегда со скрипом с денежкой расстаются, но там что-то и впрямь нехорошее. Подозревают сговор капитана с судовладельцем. «Рыбачка» — старое корыто, чуть ли не с тех времен плавает, когда великий механикус Адальбар Корине выдумал паровую машину, а там и пироскафы, лет полсотни тому. И машина поизносилась, и корабль обветшал, вот и подозревают...
«Речная молния», хихикс! Что за умник такое название выдумал? Все пироскафы плавают одинаково, нет среди них такого, чтобы мчал, как молния... Ну да нам с тобой, я так думаю, начихать на название, коли денежка привычная?
— И обстоять с ней будет привычно, — заверил Тарик.
— Да уж я в тебе не сомневаюсь! За что я тебя люблю, Тарик (в хорошем смысле), — так это за то, что ты, несмотря на юные годы, в полной мере житейской здравостью наделен, умеешь с людьми в согласии жить... Как в Школариуме дела?
— Золотая сова со шнурочком на квартальных испытаниях, — не без гордости поведал Тарик. — И обозначился даже «открытый лист», очень даже возможно, получу...
— Так это ж прекрасно! — с искренней радостью воскликнул Тариуш. — И прежними мечтами обуян?
— Да как вам сказать... — осторожно ответил Тарик. — Думаю вот...
— Толку тебе в этих морях-парусах? Или голых книжек начитался? Плюнь! Ты ж парнишка очень даже здравомыслящий, год с тобой знакомы, и нарадоваться на тебя не могу. Ну что за жизнь морского Матроса, ежели раскинуть с житейской пользой? Жалованье раз и навсегда определено, а там, где можно заработать награждение и долю в добыче, куча опасностей — пираты, дикари, летучие хвори на иных островах, да и без них тьма невзгод: шторма, кораблекрушения, еще разные беды... Если и в самом деле получишь «открытый лист», поступай к нам в подканцеляристы. Берут с большим разбором, да уж я за тебя шепну словечко, где надо. У меня Дубаш как раз через два месяца на старческую денежку пойдет, да от него и допрежь толку было как с ежика гуфти — туповат, необоротист, зевает там и сям, где человек поумнее враз усмотрит выгоду и мимо не пропустит. Зато мы с тобой неплохо развернулись бы, особенно если Панокуша третьим взять. А, Тарик? Мне как раз такого доверенного помощника не хватает — молодого, проворного, хваткого,
умеющего с людьми жить... Точно тебе говорю: если покажешь себя, то через пару-тройку годочков и каменный домик будет на Трех Улицах, и невесту подыщем с хорошим приданым, и еще много чего... А?
— Надо будет подумать, — уклончиво сказал Тарик.
— Вот и думай, времени еще полно, не горит...
Вот уж меньше всего на свете Тарик хотел бы оказаться доверенным подручным у Канцеляриста Тариуша — не для того он рвался избавиться от одного сухопутного якоря, чтобы встать на другой, пусть и гораздо более денежный. Да и опасное это дело — ходить у Тариуша в подканцеляристах, то есть с головой запачкаться в его делишки. Никто, понятно, ничего не знает точно, но среди посвященного в портовые тайны народа давно шепчутся с оглядкой, что скромный Канцелярист кое по каким негласкам стоит повыше иных портовых Чиновных. Что он один из тех, кто рулит портовой тяжелой потаенкой. А тяжелая потаенка — ремесло опаснейшее. Денежка, все соглашаются, шальная, но если влипнешь — сгинешь на рудниках. А то и свои же сообщники, если что-то пойдет не так, сунут нож в спину или иным способом озаботятся твоей безвременной кончиной. Нет уж, избавьте от такой чести...
— Был бы мне надежной опорой на старости лет, — нудил свое Тариуш. — А то ведь дряхлость маячит...
Прибеднялся, прохвост. Всего-то на десять годочков постарше Тарикова папани, ни одного седого волоска на голове — и, достоверно известно, по веселым девкам Трех УХиц бегает, как заяц по полям.
— Надо будет подумать, — повторил Тарик.
— Думай, пока время есть. Ладно, ступай к пироскафу. Я так полагаю, тебе-то не нужен провожатый на пятый причал, сам найдешь?
И первым захихикал над тем, что полагал остроумной шуткой, хотя остроумец из него был никакой. Радуясь, что развязался с докучливым разговором, Тарик вышел из канцелярии. Прохлаждавшиеся без работы Подручные покосились на него неприязненно, но это были сплошные пустяки, и Тарик преспокойно прошел мимо, направился к калитке. Дядюшка Кабадош оживился:
— Что-то сумарь у тебя большеват для свертка с обедом...
И лихо подмигнул. Это было его всегдашнее присловье, и Тарик, подмигнув точно так же, ответил, как всегда: