Гроза зреет в тишине
Шрифт:
Последнее желание было особенно острым, и в конце концов Кремнев действительно снял со стены автомат и приказал Бондаренко:
— Отвезешь меня на заводскую пристань и будешь ждать там до утра.
За последнюю неделю ручей обмелел, и Бондаренко взвалил маленькую лодку на плечи. Он шел первым, осторожно прощупывал дно веслом и, не оглядываясь, время от времени спрашивал:
— Вы тут, товарищ капитан?
— Тут, тут, иди, пожалуйста, смелей! — обозлился Кремнев.
Его раздражало все: озабоченный голос ординарца, печальный шум тростника и даже веселое мерцание крупных ярких звезд. И
Да, Алену действительно надо забрать из Лозового. Там она погибнет. Если не убьют фашисты, то зимой умрет от голода и холода. Завтра же надо сходить туда с Бондаренко и перевезти ее на остров. А еще лучше попросить Скакуна, чтобы он забрал Алену в бригаду. В бригаде есть доктор, и там ее вылечат.
«Так, и только так, — повторил про себя Кремнев. — А теперь — в Заборье, к Вале Ольховской. Может статься, что она узнает, где сейчас Павел Филипович. Я должен его найти!
— Вот что, Бондаренко, — сказал он, когда лодка причалила к берегу. — Я передумал. Нечего тебе всю ночь торчать на этом берегу среди багульника. Гони лодку назад, а меня встречай на этом же месте ровно в шесть утра.
VIII
Уже больше недели, как ни один связной не переступал порога дома, где жила Валя Ольховская, и девушка растерялась. Ей вдруг показалось, что в бригаде о ней просто забыли и что она уже никому не нужна. Что же ей делать? Домогания горбуна стали нестерпимы. В последнее время, особенно после того, как тетка Даша перебралась к брату в Заречье, Ползунович-Вальковский появлялся в хате почти каждый вечер, приходил пьяный, и Валя старалась не ночевать дома, хоть это ей и было категорически запрещено. Спала она в пуне, на сене. Оставив на припечке зажженную коптилку, чтобы полицейский патруль мог видеть, что хозяйка находится дома, Валя каждый вечер снимала с вешалки длинный теткин тулуп и пробиралась на гумно, где она чувствовала себя более или менее спокойно.
...В этот вечер Валя вернулась из комендатуры поздно. Для отправки в Германию готовили большую группу людей, и девушка, по приказу коменданта, оформляла документы. Сколько знакомых фамилий переписала она своей рукой! Сколько составила списков! Списков завтрашних рабов!..
Валя ковыряла вилкой холодную котлету, а в тарелку капали слезы. «Не могу! Брошу все и убегу! Пускай лучше расстреляют свои, чем видеть такое!..»
Она бросила вилку, сняла с вешалки тулуп и — замерла. В ставню кто-то трижды постучал. Прошла секунда, может, две, и стук повторился, но уже в дверь.
Валя стояла неподвижно. Сердце ее билось так сильно, что казалось, этот стук слышен был даже там, на улице, ибо тот, кто подавал сигнал, вдруг затих.
«Наши... Неужели наши?» — прошептала Валя и тихонько вышла в сени. В этот момент стук повторился, и она, не раздумывая, откинула щеколду...
...Валя забыла закрыть дверь, что вела в хату, и свет от коптилки вырвался на улицу и осветил лицо ночного гостя: тронутые сединой виски, глубокий след от раны над левой бровью, глаза — знакомые Вале синие глаза. Ей сразу
Прижав руки к груди, Валя какое-то время стояла неподвижно, не зная, что ей делать, потом обвила горячими руками шею Кремнева и стала неистово целовать его...
* * *
...Они расставались на рассвете. Выло холодно. Дул резкий северный ветер, но небо было чистое. На старой яблоне, доверчиво склонившей на зеленую обомшелую крышу свои ветви, шелестели сухие листья. В высоком небе потухали звезды, и небо меняло свой цвет: синело на востоке и чернело на севере, как будто ночная тьма, отступавшая перед приближением солнца, переливалась туда.
Закутавшись в тулуп, Валя стояла, прильнув к Василю, и молчала.
— Я понимаю, Вася. — Валя подняла голову, улыбнулась, но в глазах ее была тоска. — Я понимаю, — повторила она. — И сделаю все возможное. Узнаю, где сейчас Павел Филипович. Еще неделю назад он был в Каменецком гарнизоне, но оттуда его перевели. Куда — не знаю.
— Можно, я приду к тебе через три дня, в то же время, как и вчера?
Валя кивнула головой и, обняв Василия, горячо прошептала :
— Ждала тебя, во сне видела, думала о тебе. И всегда буду ждать и думать. Всегда. А теперь — иди.
Она легонько оттолкнула его от себя и быстро пошла в хату...
IX
— Ну, вот и мы! — бросив под ноги тяжелую катушку с намотанным на нее трофейным телефонным кабелем, сказал Скакун. — Никто тебя тут не напугал?
— А кого мне бояться? — передернула плечиками Таня. — Ты сказал спать — я и спала.
Скакун улыбнулся и, обратившись к партизанам, сидевшим в лодке, приказал:
— Выгружайся, братва! До двух часов ночи будем отдыхать.
Четыре молодых парня осторожно вынесли на берег тяжелый ящик и поставили его под куст. Скакун снял с плеч вещевой мешок, развязал его и достал котелок, завернутый в трофейную плащ-палатку.
— На вот, поужинай, — протянул он котелок девушке. — Каша. С салом. И еще горячая. — Немного подумав, спросил: — Ты выспалась?
— Говорю же тебе, спала весь день! — ответила Таня, с аппетитом уплетая кашу. — Вон под той елью.
— Ну, тогда ешь и становись на вахту. Честно говоря, мы едва держимся на ногах.
Скакун перекинул плащ-палатку на руку и поплелся к ели, которую ему только что показала Таня. Парни пошли за ним.
Поужинав, Таня вымыла котелок, повесила его на сук, а сама, взяв автомат, села под лозовым кустом, откуда хорошо просматривалась река и ее берега.
...Как ни странно, но юная партизанка не чувствовала никакой тревоги. Нельзя сказать, что она не боялась. Нет. Просто она плохо представляла себе ту опасность, с какой связано было ее сегодняшнее боевое задание. В свое время Скакун приказал ей заминировать шоссе. Она заминировала. На минах взорвались две автомашины. И все получилось так просто, что она даже не удивилась, будто иначе и быть не могло.