Гроза зреет в тишине
Шрифт:
«А, гады, зашипели! Боитесь попасть туда? — исподлобья поглядывая в зал, ликовал Шаповалов. — Ничего, вам «Сталинград» будет устроен здесь!»
Он закрыл папку, отнес ее на кафедру и, закурив сигарету, вышел. До начала «совещания» оставалось четыре минуты, и он начинал волноваться. Настойчиво лезла в голову страшная мысль: а что, если тот лейтенант успел донести? Шаповалов решил выйти из блиндажа на улицу, открыл дверь и... увидел на ступеньках обоих генералов. Они спускались вниз и по-дружески весело разговаривали о чем-то личном, видимо, далеко не военном.
— Что, оберштурмфюрер, все собрались? —
— Все, мой генерал!
— Вы проходите, генерал, — повернувшись к командиру эскадры, сказал «инспектор», — а я возьму пачку сигарет.
— Вы зря задержались, — недовольно прошептал Шаповалов, когда командир эскадры исчез за дверью конференц-зала.
— Но я совершенно не знаю, что мне нужно говорить! Я вообще не умею выступать, — растерянно и беспомощно улыбнулся Мюллер.
— Идем в спальню, — поспешил Шаповалов. — Слушайте. Говорите о войне. О Сталинграде. Говорите, что русским не удастся уничтожить прославленную армию Паулюса, что немецкие войска вскоре снова двинутся на Москву и что в этой операции эскадра должна будет сыграть решающую роль. И так далее. Говорите ровно пять минут. А там — слушайтесь меня.
— Я вас понял.
Мюллер направился к двери. Шаповалов догнал его и сунул в руку пачку сигарет. «Инспектор» смущенно улыбнулся, благодарно кивнул головой и вошел в зал.
...Он уже охарактеризовал положение героической армии Паулюса под Сталинградом, когда дверь вдруг широко открылась и оберштурмфюрер Эрнст Герц с порога шепнул:
— Прошу прощенья, герр генерал! Вас срочно просят к телефону!
— Кто?! — резко и недовольно спросил «инспектор».
— Шеф местного СД, обер-фюрер фон Зейдлиц, — повысил голос и «адъютант». — Есть важные указания из Берлина.
— Прошу прощения, — кивнул «инспектор» офицерам, озабоченно нахмурился и неторопливым шагом вышел, плотно закрыв за собой дверь.
— Что случилось? — сразу же спросил он у Шаповалова.
— Сейчас же одевайте шинель и — в машину, — приказал Шаповалов, внимательно глядя на закрытую дверь. — У нас осталась одна минута: садитесь на заднее сиденье.
— Слушаю! — козырнул «генерал» и, сорвав с вешалки шинель, быстро вышел.
Шаповалов взял трубку, лежавшую на краю стола, и, посматривая то на секундную стрелку часов, то на темно-вишневую портьеру, громко заговорил:
— Алло! Господин обер-фюрер? Говорит обер-штурмфюрер Герц! Передаю трубку генералу! Алло! Что вы сказали? Я плохо слышу!.. Перезвоните!
Шаповалов осторожно положил трубку, на цыпочках подкрался к двери, которая вела в зал, осторожно повернул ключ и — бросился прочь из блиндажа.
Он уже достиг верхней ступеньки, когда земля под его ногами дважды конвульсивно дернулась. Споткнувшись, Шаповалов упал на колени, оглянулся назад.
Зловещие клубы дыма, медленно переползая со ступеньки на ступеньку, ползли ему вдогонку. Словно испугавшись их молчаливой и грозной погони, Шаповалов вскочил на ноги, с разгона толкнул руками тяжелую дверь и выскочил на улицу. Сев рядом с шофером, резко приказал:
— На разъезд.
Шофер удивленно посмотрел на взволнованного «адъютанта», но тот достал из кармана вальтер и повторял уже более спокойно и сурово:
— На разъезд! Скорость — сто километров.
Машина бешено сорвалась
— Сигнал. Условный сигнал, — спокойно диктовал Шаповалов.
Шофер пять раз коротко ткнул пальцем в кнопку сигнала. Шлагбаум вздрогнул и быстро пополз в сторону.
...Машина уже была за чертой аэродрома, когда откуда-то из леса застрочил пулемет. Две пули прошили боковое стекло, шофер глухо застонал и всем телом навалился на руль. Машина завиляла из стороны в сторону.
«Ранили!» — Шаповалов правой рукой схватился за руль. Перегнувшись через обмякшее тело ефрейтора, он дотянулся левой рукой до противоположной дверцы кабины, повернул ручку, ударом плеча выбросил шофера на снег, сел на его место. Оглянулся. Погони не было. Только сзади, откуда-то из тайного укрытия, лихорадочно бил пулемет.
«Только бы не попали в колеса! Только бы выскочить из леса!» — сжимая зубы, думал Шаповалов.
Машина летела, словно ласточка, спасающаяся от коршуна. Звенел мотор, свистел сквозь пробитое стекло ветер. Шаповалов не слышал, стреляют по нему фашисты или нет. Он только видел перед собой белую узкую ленту дороги, которая бешено наматывалась на колеса машины, да две высокие желтые стены бора, стоявшие по обе стороны дороги.
Но вот лес остался позади. Перед глазами распахнулось поле, на краю которого сиротливо чернело одинокое строение.
«Разъезд!» — Шаповалов сбавил газ и откинулся на спинку сидения. Все. Здесь им нас не взять! Сейчас будет дорога влево, да вот и она!..»
Он круто повернул руль. Машина послушно вильнула влево и плавно закачалась на неровном и узком проселке. И только тут, в чистом поле, Шаповалов увидел, что идет снег.
Михаил обрадовался ему, как спасителю. Через несколько минут снег занесет на проселке следы шин, и тогда уже никто не узнает, в каком направлении скрылись беглецы.
Дорога была неровной, за двадцать метров ничего не было видно, и Шаповалов сбавил скорость до тридцати километров.
Мягко покачиваясь, «оппель», казалось, плыл по белому бескрайнему океану, плыл неслышно, спокойно и уверенно. И от этой уверенности, с какой катилась машина сквозь белую кипень, становилось тише и спокойнее на сердце у Шаповалова. А когда за окнами снова замелькали деревья — деревья своего, партизанского леса, он улыбнулся и крикнул:
— Все, Генрих Францевич! Вырвались!
XIV
Уже вечерело, когда в просторную штабную землянку, где собрались для встречи Нового года разведчики, ворвался дежурный по лагерю сержант Кузнецов и с порога крикнул:
— На озере автомашина!
Схватив автоматы и ручные гранаты, разведчики выбежали из землянки.
...По запорошенному снегом озеру, держа направление к Кривой сосне, и в самом деле катила черная легковая машина. Время от времени машину заносило, она беспомощно тыкалась из стороны в сторону, пока ее колеса снова не нащупывали шероховатую полоску льда. Тогда машина рывком срывалась с места и двигалась вперед.