Гроза зреет в тишине
Шрифт:
— Я думаю, мой генерал, — закуривая, неторопливо отозвался «инспектор», — что мы не будем нарушать приказа и инструкции рейхсмаршала и начнем с боевой тревоги. — Мюллер, смакуя, затянулся, откинулся на спинку кресла и посмотрел своими серыми глазами в такие же серые глаза летчика.
— В воздух самолеты поднимать не будем?
— Ну, что вы! Все, кроме полетов.
— Понимаю. — Генерал покорно и благодарно склонил голову, встал: — Прошу на мой командный пункт. — Повернувшись к начальнику штаба, молодому, красивому подполковнику, приказал: —
Шаповалов рассчитывал, что из командирской квартиры-блиндажа им придется подняться наверх и он успеет кое-что рассмотреть, определить нужные ориентиры. Но командир эскадры легким шагом пересек широкую комнату, толкнул коленом низенькую дверь и, сказав: «прошу за мной», нырнул в слабо освещенный электрическими лампочками коридор.
Коридору, казалось, не будет конца, и Шаповалов обрадовался, когда перед ними неожиданно открылась вторая дверь, и они попали в новый, заставленный незнакомой ему аппаратурой, блиндаж. За приборами сидело человек десять военных в форме жандармов, отчего они казались тут чужими и ненужными.
Увидев генералов, «жандармы» дружно встали. Командир эскадры нетерпеливым движением руки приказал им садиться и повернулся к «инспектору»:
— Прошу к перископу.
Перископов было несколько. Не спрашивая разрешения, Шаповалов подошел к одному из них. Он надеялся, что сейчас увидит весь аэродром: взлетные дорожки, сигнальные огни, увидит и запомнит каждый более или менее заметный ориентир. Увидел же он редкий низкорослый кустарник, среди которого торчали две старые высокие сосны...
«Что он... одурачить нас хочет?» — шевельнулась тревога в сердце разведчика. — Неужели...»
Пронзительные гудки сирены оборвали мысли Шаповалова. Он плотнее прильнул к прибору и — замер от удивления. Кустарник... ожил! Стряхивая со своих веток иней, молоденькие березки и елочки зашевелились, начали медленно расступаться. Прошло три, может, четыре минуты, и три широкие бетонированные дорожки пролегли через редкий кустарник и уперлись в ровное заснеженное поле. Среди кустов замигали зеленые и красные фонари, засуетились одетые в комбинезоны люди. Из-под земли поползли на серый бетон взлетных полос огромные белые самолеты...
Шаповалов смотрел на аэродром, на мощные чужие машины, и сердце его билось гулкими тяжелыми толчками. «Так вот где притаилась смерть для тысяч наших людей!» — подумал он и осторожно взглянул на «жандармов», словно боясь, что они услышат недобрый стук его сердца.
— Что ж, неплохо. Только пять минут — это не плохо! — послышался голос Мюллера. Мюллер пересел от перископа к столу, закурил и спросил:
— Сколько у вас таких машин?
— Вы имеете в виду бомбардировщики «Хейнкель-111»? Шестьдесят. И еще двадцать пять «хеншелей», штурмовиков. Кроме того, мы имеем тридцать истребителей типа «Фокке-вульф-190 А».
— О-о! Сразу видно, что вы у рейхсмаршала не на последнем счету! — мило улыбнулся «инспектор», и лицо командира эскадры порозовело от удовольствия.
—
— Что ж, отлично! — энергично поднялся «инспектор». — Объявляйте отбой, и пойдем взглянем на ваши ангары...
Когда ангары были осмотрены, Шаповалов мимоходом, выбрав удобный момент, шепнул Мюллеру:
— На склад боеприпасов.
Мюллер кивнул головой. Оглянулся по сторонам, ища глазами генерала, который куда-то отлучился, и — замер. Из дальнего угла ангара на него с интересом и удивлением смотрел уже немолодой человек. Мюллер скользнул глазами по его мрачному лицу, отвернулся и громко позвал:
— Господин генерал!
Командир эскадры быстро подошел. Мюллер виновато улыбнулся и тихо промолвил:
— Я думаю, мой генерал, на сегодня хватит. Не знаю, как вы, а я — устал. Дорога, да и вчера... видимо, выпил лишнее. Моторчик постукивает...
— Признаться, я и сам немного устал! — улыбнулся генерал, — Как-никак целый день на ногах! Прошу ко мне, пообедаем.
— Простите, но если вы не настаиваете, я часика два отдохну. Посидим вечером...
Вернувшись в блиндаж, Мюллер схватил Шаповалова за руки и взволнованно заговорил:
— Бегите. Вам нужно немедленно исчезнуть. Берите машину, скажите, что я приказал вам ехать на разъезд. Зачем — не объясняйте никому, и — бегите!
— Я вас не понимаю, — в упор глядя майору в глаза, сказал Шаповалов.
— Меня узнали. Лейтенант... Он служил в моем особом строительном батальоне, на той самой авиабазе, которую взорвал Веселов. Этого лейтенанта в то время на территории базы не было, я посылал его в штаб армии. И вот он здесь.
— Вот это ф-фокус! — Шаповалов долго сидел неподвижно, уставившись в завешенную темно-вишневым плюшем дверь, потом осторожно спросил:
— Вы можете приказать, чтобы вон в тот зал, — кивнул он на портьеру, — сегодня, ровно через час, собрался весь лётный состав? На совещание.
Мюллер внимательно посмотрел на Шаповалова, опустил глаза и кивнул головой.
— Тогда сейчас же идите к командиру эскадры и сообщите ему, что у вас есть особые инструкции от рейхсмаршала, которые следует довести до каждого летчика. Вернетесь сюда вместе с генералом.
Мюллер снова кивнул головой и медленно вышел. Когда его шаги затихли, Шаповалов запер на ключ дверь, достал из-под кровати чемодан и исчез за темно-вишневой портьерой.
Вернулся в блиндаж минут через десять, бросил чемодан на прежнее место, открыл дверь и закурил.
Было пять часов вечера...
XIII
Сто тридцать девять человек, и среди них — командиры всех ста пятнадцати самолетов, сидели в мрачном конференц-зале и тихо переговаривались в ожидании командира эскадры и «инспектора». До ушей Шаловалова, перебиравшего в папке какие-то документы, доносились обрывки тревожных фраз, в них часто повторялось слово «Сталинград».