Грязный Гарри [другой перевод]

Рок Филип

— Нет, шеф, — Гарри был настроен решительно. — Позвольте, я еще раз объясню план, и вы сами убедитесь в реальности наших шансов. Согласен, мы играем, можно сказать, с листа, и поэтому провал не исключен, но я знаю, какого типа личность нам противостоит. Этот человек психически болен, а сейчас, ко всему прочему, еще и разъярен. Мы не позволили ему сделать того, что он обещал — убить священника. У меня нет ни малейших сомнений относительно того, что он делал на крыше здания: держал под прицелом главный вход в церковь святых Петра и Павла. Его вспугнул вертолет, и в эту ночь он убил черного — это тоже входило в его планы, но, готов побиться об заклад на свой полицейский значок, он разозлился. Всю свою жизнь я имею дело с психически больными

людьми и с социопатами[4]. Они обожают шаблоны и заведенный порядок вещей. И ненавидят все, что выбивается из их схемы. Я знаю случаи, когда один и тот же магазин грабили по шесть-семь раз подряд. При этом они шли на ограбление, зная, что повсюду прячутся полицейские. Почему? Да только потому, что на конкретный день недели они запланировали конкретную работенку. Им плевать на риск. Презирая его, они ощущают себя смельчаками. Они представляют себе заголовки в газетах: «Скорпион наносит новый удар!!!» Их пьянит это чувство.

Шеф задумался.

— Ну, допустим, ваши акции поднялись, — неуверенно проговорил он, — немного, совсем немного.

— Сейчас они поднимутся еще выше, — продолжал Гарри. — Сегодня вечером в соборе Петра и Павла начинается новена[5].

— На площадь выходит много других зданий, — с сомнением покачал головой шеф, — почему бы ему не воспользоваться другой крышей, а не той, о которой вы говорите?

— Верно, — согласился Гарри, — крыш там предостаточно, и на каждой мы еще до заката разместим по паре наших людей. Причем так, чтобы он мог отчетливо видеть их. Без охраны останется одна-единственная крыша — та, на которой он был вчера. Он помчится на нее, как голубь в родную голубятню, а мы с Гонзалесом будем контролировать каждое его движение с крыши другого здания, сзади — оно на пару этажей выше. Как теперь наши акции, шеф?

Шеф пожевал губами и медленно провел сигарой у себя под носом.

— Что ж, Гарри, пару долларов я готов на вас поставить. Вам выделили дополнительные вертолеты?

Лейтенант Бресслер облегченно вздохнул и быстро повернулся к шефу:

— Уже на подходе, сэр. Один из пожарного управления, другой из службы порта, еще один идет из Контра-Коста. Днем они будут вести непрерывное патрулирование, чтобы отбить у нашего друга желание лезть на крышу засветло.

— Хорошо, — шеф выглядел удовлетворенным. — Очень хорошо.

Бресслер вознаградил себя сигарой, которую аккуратно положил в нагрудный карман пиджака.

— Это что касается прикрытия операции, шеф, — довольно прогудел Бресслер. — Остальное теперь полностью зависит от Гарри и Гонзалеса.

— В таком случае, — шутливым тоном заметил шеф, — вам следовало бы прихватить по сигаре и для них.

Слежка — наиболее тонкая среди всех полицейских операций. Чем больше людей в ней участвуют, тем больше вероятность того, что все пойдет наперекосяк. Слежка за Вашингтон-сквер предполагалась крупномасштабная, кроме того, она была сопряжена со значительными сложностями. Никто лучше Гарри Каллахэна не знал, сколь тонкая это материя, слежка. Особенно такая. Если убийца почувствует присутствие полицейских, он не покажется, и, тем не менее, все люди должны быть под рукой, чтобы блокировать здание, если он все же решит войти в него. Гарри разработал операцию как двухступенчатую — «подсадка» и ловушка. В роли «подсадных» выступали патрульные на крышах в полной полицейской экипировке. Они были той самой наживкой, которая заставит убийцу подняться на единственную неблокированную крышу. Если бы убийца был нормальным человеком, столь явная приманка отпугнула бы его, но он был ненормален.

— Он чокнутый, — безразличным тоном произнес Гарри, — но, как все шизики, считает себя самым хитрым. Увидев крышу этого здания, он лишний раз убедится, что снова перехитрил нас. Это хорошо. Я хочу, чтобы он так думал. Я хочу, чтобы эта скотина закудахтала от радости.

В комнате для инструктажа полицейского участка на Юнион-стрит, всего в девяти кварталах

от Вашингтон-сквер, томились пять полицейских групп — по десять инспекторов в каждой, не считая Гарри и Чико. Время близилось к пяти часам, до заката оставалось два с половиной часа.

Инспектор Ди Джорджио задумчиво пожевал губами и что-то записал в своем блокноте.

— А что, если он унюхает детективов еще на подходе к площади, Гарри?

— Ничего он не унюхает. Каждому, кто без команды приблизится к зданию хотя бы на два квартала, я сам потом отрублю ноги. Держитесь подальше от Коламбус-стрит, Пауэлл-стрит, Стоктона и вообще всех улиц, которые выходят прямо на площадь.

— А как насчет того, что мы с Керби должны патрулировать Прайс-лейн? — спросил Джо Уэстон.

— Ничего не имею против, — одобрительно кивнул Гарри. — В районе Юнион подходит любой переулок, главное, чтобы вы не уходили слишком далеко и слышали мои команды по рации.

Полицейские понимающе кивнули и начали собираться.

— И последнее, — остановил их Гарри. — Если вам придется вступить в дело, будьте предельно осторожны. Этот тип вооружен, и терять ему нечего!

Они с трудом преодолевали узкую темную лестницу — Гарри впереди с зачехленным «винчестером», рацией и тяжелым морским биноклем, следом за ним пыхтел и тихо чертыхался Чико — в руках большой переносной прожектор, через плечо — сумка с аккумулятором. Вполне возможно, что оборудование и задумывалось как портативное, но было оно тяжелое, как свинец.

— Господи, я когда-нибудь увижу свет или нет! — злобно пробурчал Чико.

— Не разбей технику.

Гарри на ощупь нашел дверь и толкнул плечом. Он вышел на крышу и оказался посреди безумия разноцветных огней: примерно в тридцати футах выше со скрипом вращалось световое табло шириной со школьную доску и на все Северное побережье вопило розово-зелеными неоновыми буквами:

«ИИСУС СПАСЕТ! ИИСУС СПАСЕТ! ИИСУС СПАСЕТ!»

— Этого света тебе достаточно, Чико? — Гарри с ужасом рассматривал сооружение.

Чико поднял голову, и лицо его в одно мгновение превратилось из розового в зеленое и потом снова в розовое:

— А что, очень даже комфортно.

— В этом-то и проблема, но ничего не поделаешь, придется приспосабливаться. Эта штука полыхает каждую ночь уже на протяжении двадцати лет. Если сегодня ее выключат, наш милый мальчик может заподозрить неладное. Пригнись пониже и иди за мной.

Низко наклонившись, они быстро пересекли крышу и оказались у стены, за которой бесшумно дышала черная бездна. Гарри сел спиной к низкому парапету и положил рядом с собой винтовку. Чико застыл как вкопанный и не сводил глаз с крыши противоположного здания. Она казалась безжизненной. А на самом деле? Ровные ряды вентиляционных будок отбрасывали густые черные тени, в которых могли бы спрятаться человек двенадцать. Гарри посмотрел на него и укоризненно покачал головой:

— При таком освещении, Чико, тебя видно со всех сторон. Я сказал, пригнись ниже, и это значит ниже.

Чико присел у парапета:

— Где нужно установить все это барахло?

— Примерно в десяти ярдах справа от меня.

Чико кивнул, но на лице его появилось выражение беспокойства:

— А вам не кажется, что новый источник света привлечет его внимание?

Гарри неторопливо обдумал эту мысль:

— Тогда перенеси его ярдов на пятнадцать.

Наблюдение — это просто еще один синоним слова «ожидание», как правило, в темном и укромном месте. Гарри Каллахэн и Чико Гонзалес занимались ожиданием на залитой холодным неоновым светом крыше, поеживаясь на ветру. Под ними, на Вашингтон-сквер, сновали люди — хиппи с гитарами, стайки девушек в мини-юбках и обтягивающих лосинах, за которыми в тщетной надежде бродили осатаневшие матросы, на скамейках сидели старики и в свете уличных фонарей читали вечерние газеты; несколько человек прогуливались у открытых дверей собора святых Петра и Павла.