Ханский ярлык
Шрифт:
А меж тем как отошли князья московский и ростовский, Дмитрий Александрович вдруг спросил Михаила:
— Как там Ефросинья?
— Ну как? Узнала, что твой Александр помер, поплакала, да и ушла в монастырь.
— А он ей нравился? Александр-то?
— Ещё как. Об нем только и думала, в мыслях его и лелеяла. Не зря сразу в монастырь ушла, так сказала: никого после Александра Дмитриевича зреть не хочу.
— М-да. Жалко девицу, жалко. Кабы знал, что в Орде замятия начнётся, не отпустил бы Александра, добрый бы князь взрос. А ты, я слышал, уж копьё с литвой преломил [121] ?
121
...копьё
— Да, сразу после смерти Святослава набежали они на церковную волость Олешню. Епископ пришёл, взмолился: выручай, сын мой. Ну, мне помощь Данила прислал: дмитровцы, новоторжцы, один бы я не потянул.
— Ну и как?
— Нагнал их. Многих побили, даже князя ихнего пленил. Полон отобрали и всё, что они награбили, воротили церкви.
— Да, литва, немцы, свей [122] — года не проходит, чтоб не набежали. Что с князем сделал?
— Отпустил.
122
Свеи — шведы.
— За так, что ли?
— Почему? Выкуп взял тысячу гривен.
— Правильно. Их надо бы ещё клеймить.
— Кого?
— Ну, князей этих литовских, немецких. Как Владимир Мономах [123] делал: возьмёт в плен половца и клятву с него, чтоб более не воевал против Руси, и клеймо ему, как лошади.
— Куда? — удивился Михаил.
— На лоб, наверно, чтоб видно было. А как во второй раз в плен попал, всё. Клятву нарушил — смерть. Камень на шею — и в воду. Так Мономах-то их более двухсот, князей половецких, перетопил. И усмирил. Боялись его как огня. Вот и говорю, не попробовать ли и нам так же с литвой и свеями?
123
Владимир Мономах (1053— 1125)— святой Владимир II Всеволодович Мономах, киевский князь, прозван Мономахом по имени матери — дочери византийского императора Константина Мономаха. С 1093 г. вел ожесточенную войну с половцами, стал вдохновителем нескольких походов против них. В 1113 г. став киевским князем, Мономах боролся за единство, объединил под своей властью 3/4 территории древнерусского государства.
— Твоего-то отца — Невского — они ведь тоже боялись.
— Его боялись. А ныне никакого покоя.
— Ну, это из-за татар, наверно, да ещё и мы тут между собой дерёмся.
— Ну, допустим, твой брат Святослав не охотник был в драку лезти.
— А что ж хорошего — русскому князю русских бить?
— Он и от татар уворачивался.
— Дмитрий Александрович, прости, но ведь и отец твой всегда старался с татарами не ссориться.
Великий князь,
— Ох, Михаила, вижу, ты из молодых, да ранний, — сказал с непонятной интонацией — не то хвалил, не то осуждая.
— Не знаю, из каких я, Дмитрий Александрович, но считаю ныне главной заботой князя — людей сохранять. Любыми судьбами. От татар, от мора, от голода и от этих наших ратей бессмысленных.
— Это ты так рассуждаешь, Михаил, пока молод. А поживёшь с моё да клюнет тебя жареный петух в задницу, по-другому запоёшь.
— Может быть, всё может быть, дядя Митя, — согласился Михаил, нарочно напомнив о родстве с великим князем.
Тут подошли князья московский и ростовский.
— Вы чего отошли? — спросил великий князь. — О чём шушукались?
— Да всё о том же, Митя, — заговорил Данила, — что не стоит нам с дракой затеваться.
— А тебя-то кто сюда звал? Сидел бы в Москве своей и не высовывался.
— Ну, во-первых, мы были друзьями со Святославом, всегда друг дружку выручали. И потом, мы, чай, соседи с Тверью, чего нам делить-то?
— Ох, соседи, соседи, — вздохнул великий князь. — А отвернись, кусок со стола утянут.
— Ну, у тебя, допустим, не утянешь, — съехидничал Данила.
— Ох и языкаст ты, Данька.
— Наверно, в тебя, Митя.
— Ну, так чего вы там нашептали? — обратился Дмитрий к Ростовскому Дмитрию.
— Дык, понимаешь, сват, оно, видно, и впрямь надо помириться.
— Вот и ты туда же, — поморщился Дмитрий. — Куда конь с копытом... Союзничек.
Помолчали. Князь Данила похлопывал плёткой по голенищу сапога, словно время поторапливая.
— Ладно, — наконец выдавил Дмитрий Александрович. — Я согласен, но...
Повисла пауза, Данила даже перестал плёткой хлопать.
— ...но пусть князь Михаил тут же целует мне крест, что будет всегда мою сторону держать.
— Пожалуйста, — с готовностью отвечал Михаил, и это быстрое согласие отчего-то насторожило Дмитрия.
— Да не так, как Андрей чтоб. Сегодня целует, а назавтра с мечом на меня.
— Дядя Митя, о чём ты? Да я на тебя меча и в мыслях не подыму, не то что въявь.
— Ладно, ладно. Целуй тут вот, при свидетелях.
— Можно и гридей позвать.
— Не хватало ещё и мизинных князьям унижаться. Вот я, вот Дмитрий Борисович, вот Данила. Мало видоков, что ли? Целуй.
Михаил сунул руку за воротник, поймав мутузку, вытянул крест нательный. Начал сразу, посерьёзнев:
— Я, князь тверской Михаил Ярославич, ныне, в уделе Кашинском при видоках, князе московском Даниле Александровиче и князе ростовском Дмитрии Борисовиче, целую крест великому князю Дмитрию Александровичу, что никогда не помыслю худа на него, не подыму меча против него. Аминь!
Михаил поцеловал крест, почти утопив его в алых губах своих.
— Ну, вот смотри ж, Михаил, держи слово, — сказал Дмитрий Александрович. — Я надеюсь, обойдёмся без клейма.
— Обойдёмся, — улыбнулся Михаил.
И оба засмеялись с облегчением, дивя княжей-видоков: с чего, мол, развеселились? Объясняться не стали.
— Когда полки разводим? — спросил Дмитрий Александрович.
— Я готов хоть ныне свои увести, — сказал Михаил.
— Пойдём вместе, — предложил Данила, — хотя бы до Дмитрова.