Харизма [СИ]
Шрифт:
Я знала, чьим прихвостнем был бритоголовый, и подняла руку, заставляя белокурую девушку замолчать.
– Чьи то были похороны?
– спросила я.
Милана съежилась, и до меня дошло: эта рана все еще свежа. Судя по дождю, холоду, деревьям с облетевшей листвой, похороны состоялись этой весной, или прошлой осенью. А, может, раньше. Многие раны не рубцуются годами, некоторые - никогда.
– Близкого человека, - шепнула она.
Белые лилии.
Мама? Сестра? Дочь? Подруга? Я
– Вас или вашего близкого человека однажды что-то связывало с Ренатом Зариповым.
– Откуда вы?..
– Милана судорожно выдохнула и вскочила с софы.
– Горшочек, не вари, - выплюнула я.
– Сядьте, успокойтесь, и я отвечу на ваш вопрос.
Она загнанно смотрела на меня, но вняла моему совету... по-крайней мере, частично. Внимание, внимание! Высокая вероятность новых осадков. Белокурой девушке до спокойствия было как мне до Мисс Зеро.
– Скажем, я узнала мужчину с лилиями: вчера наблюдала его среди гоп-компании Зарипова.
Было что-то интимное, безмерно личное в упоминании лилий. Это были чужие воспоминания, жизнь глазами другого человека. Я словно примерила на себя нижнее белье незнакомца.
– Лирой.
Часто ли вам удается вляпаться в подобную ситуацию, в какую вляпалась я? В Зеро живут тысячи и тысячи людей, но - надо же было влететь именно в Милану! А уже через пару часов - в Зарипова.
Я нахмурилась:
– Так или иначе, Лирой показался мне адекватнее того увальня с женской кличкой.
– Вы о Кире.
– Блондинка сжала руки в кулаки, ну, левую руку, правая напоминала птичью лапку, пальцы не сгибались до конца.
– Берегитесь Кирилла. Он чокнутый. Но куда больше остерегайтесь Лироя.
– Лирой не выглядит как тот, кто отжимается на кончиках пальцев.
– Харизма, послушайте меня, - в ее голосе прорезались нотки паники. Она зачастила, будто не поспевала за мыслью: - Лирой - самый опасный из окружения Зарипова. Он не просто чокнутый, он...
– Она не договорила. Ее глаза были двумя озерами, в которых плескались волны паники и страха; ее страх передался и мне, но я постаралась сохранить безмятежное выражение лица.
– Что - он?
– Я... я не могу об этом говорить. Простите, Харизма.
– Ладно, Милана, не беда, я приму информацию к сведению. Для расширения кругозора. Дело в том, что я больше не планирую попадать в то окружение.
Даже для меня мои слова прозвучали неубедительно.
– Что бы ни привело вас к Зарипову, что бы он ни требовал от вас, я буду молиться в надежде, что однажды он забудет о вас.
По спине пробежал холодок.
– Требовал, - повторила я.
– Обычно он избегает этого слова, предлагает деньги, - Милана глубоко вдохнула и шумно выдохнула, -
– Либо то и другое одновременно.
– У нее расширились глаза, и я безрадостно ухмыльнулась, покачала головой: - Молитвы тут не помогут.
Я подумала об очеловеченном шимпанзе; о том, что слишком много; о Милане, в жизни которой однажды случилось что-то очень нехорошее, из-за чего она теперь боится Зарипова и его веселых ребят как огня.
Как бы я не хотела впредь избегать Зарипова, но в один прекрасный момент одного желания станет недостаточно. Мы еще встретимся, и я должна быть готова к этой встрече. В моей сумочке - пистолет. О такого рода готовности я говорю.
Когда Зарипов в следующий раз полезет во внутренний карман пиджака, он вытащит из него вовсе не конверт с деньгами.
Что ж, я попала в серьезное дерьмо.
Я пошарила рукой под столешницей и наткнулась на прилепленную скотчем пачку сигарет. Кому-то работается спокойнее с иконой или с портретом Президента над головой, мне - с пачкой сигарет под столом.
– Сигаретку?
– предложила я.
Я смотрела на Милану сквозь перламутровый дым.
– Что у вас с рукой, Милана?
Она неуклюже держала сигарету между указательным и средним пальцами правой руки. С такими пальцами можно забыть о красивом почерке.
– Травма.
Я вспомнила платок, поддерживающий ее руку на похоронах, и мягко произнесла:
– Разбитые костяшки. Травма, серьезно?
Она обхватила перламутровый фильтр губами. На фильтре не осталось ни следа помады.
– Вопрос ребром: вы чтец, Милана?
– Нет.
– Что-нибудь другое?
– Нет.
– Вернее, вы не намерены мне говорить, - я улыбнулась, выпуская дым через нос.
Кивок.
Закон Рождественского четко разграничил, что является ментальным изнасилованием, а что нет. Я не насиловала Милану ментально, потому что она не является совсем обычным человеком. Какое облегчение.
Я улыбнулась шире:
– Ну, хотя бы больше не отрицаете.
– О чем вы, Харизма?
– Если мой секретарь станет задавать вопросы, не против, если я скажу, что курили вы?
– Говорите.
– Вы золото, Милана, вы знаете это?
Она ничего не ответила. Наверное, знала. Когда она ушла, так и не выпив чаю, я, как и предполагала, обрадовалась ее уходу. Милана лишний раз подтвердила, что планомерность моей жизни нарушена; что у меня крупные неприятности - такие же крупные, как рождественские распродажи в Италии, откуда Кристина, у которой шопоголизм последней стадии, вечно навозит кучу дизайнерского барахла. Мне надо обходить седьмой дорогой Кирилла и Лироя. Особенно Лироя, если верить Милане.