Харизма [СИ]
Шрифт:
– Ты ко мне обращаешься?
– Лирой заворожено смотрел на качка.
– Такие ножи продаются в телемагазинах плюс бесплатная доставка и спецпредложение, от которого, будучи ослом и транжиром, вы будете не в силе отказаться. Хочу такой набор ножей. Где здесь телефон?
– Ничего, Лирой. Ответ: ничего. Золотой середины не существует в природе. Ты либо проигрываешь, либо нет. Третьего не дано.
Не прекращая жевать, качок придавил к столешнице левую руку девушки.
Лирой оккупировал одно из офисных кресел и закинул ногу на ногу.
– Эта образина собирается отрезать тебе палец, -
– Почему ты отказалась от денег?
– Бывают дни, когда деньги и пальцы значат смехотворно мало.
– Тогда что имеет значение?
– Золотая середина.
– Но ты сама только что сказала, что ее нет.
– Поэтому, Лирой, она так важна.
– Он сделает это, правда?
Я подняла на уровень глаз изуродованную кисть и невесело улыбнулась.
– Да, - сказала я, - сделает.
Девушка закричала. Я отвернулась и зажмурилась, что, конечно же, не помогло. Если бы все было так просто, я бы еще давно проставила в конце многих предложений точки вместо троеточий.
Воспоминания - вот то единственное, что мы тащим на себе на протяжении всей нашей жизни. Я освобождаю шкафы в квартире от лишних вещей, но ничего не могу поделать с тюками на своем горбу, набитыми моим прошлым. И с каждым годом тюков все больше, и под их тяжестью мы клонимся к земле все ниже. Говорят, больше всего кошмаров снится в трепетном возрасте. Вероятно, так и есть. Для кого-то. Ручаюсь, в этом я могу дать фору любому ребенку, поскольку вижу кошмары и в светлое время суток, и с открытыми глазами. Особенности работы. Моего таланта. Проклятия.
...Кровавый туман, расцвеченный белыми прожилками, застилает второй глаз. Нет ничего, кроме клубящегося под черепом пурпурного облака. Бетонный пол принимает меня с распростертыми объятиями. Сильные руки прерывают этот момент близости. Ботинок опускается на мое правое колено - громкий щелчок, - выбивая мне коленную чашечку и посылая по всему моему телу спазмы боли. Под этим же ботинком хрустят мои ребра. И вновь пол обнимает меня. Удары все сыплются и сыплются, но это уже не важно. Не больно. Ногу словно окунули в жидкий азот, каждый вдох наполняет грудную клетку фейерверками, совсем как на Новый год в Китайском Квартале. Вспомнив мультфильм про слонят, я начинаю считать про себя: один слоненок, два слоненка, три... Досчитываю до двадцати шести - двадцать шесть забавных слонят, - когда кровавый туман проглатывает меня. Но перед тем как погрузиться в него раз и навсегда, я распахиваю глаза.
И вижу жуков.
По бетонному полу носятся десятки жуков с черными, зашнурованными скользкими шнурками-макаронинами, панцирями. Два жука передо мной. Я поднимаю глаза и мятый бежевый плащ, щетинистый подбородок, крючковатый нос. Мужчина говорит, что все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо, что я не должна спать. Я хочу сказать, что не буду спать, но тут пурпурный туман проглатывает меня, и я тону, тону, вращаясь на глубине...
– А что потом?
– спросил Лирой.
Несколько капель упали на макушку, плечи... Дождь с грохотом обрушился из-под люминесцентных бетонных небес. Вместе с дождем обрушилась беззвездная
– Потом была больница и месяцы реабилитации.
– Что они хотели от тебя?
– Прочитать мертвеца.
– Некоторые чтецы зарабатывают этим на хлеб.
– Некоторые чтецы - не я.
– Скажи, - смаргивая капли дождя с ресниц, бритоголовый парень внезапно посерьезнел, - сколько времени тот, кого ты должна была прочитать, был мертв на тот момент?
Я тяжело сглотнула слюну.
– Долго.
– Сколько?
– Два года.
– Вот это да!
– Потрясенно улыбаясь, Лирой крутанулся на месте, совсем как Джин Келли в киномюзикле 'Танцующие под дождем'.
– Эй, я знал, что ты хороша, но не думал, что настолько! Ты могла прочитать скелетировавшийся труп, но не прочитала. Почему?
– Как жить, зная, каково это - быть мертвым?
– Тревожно?
– предположил бритоголовый парень.
– Человек садиться на загробный экспресс и забирает с собой багаж - все то, что делало его самим собой при жизни. То, что остается, принадлежит уже не ему.
– Я натянула мокрый капюшон на брови.
– А смерти. Я не хочу знать мысли Смерти. Эмоции Смерти. Никогда не хотела.
Лирой рассмеялся и раскинул руки, будто пытался охватить все Приречное кладбище. Не хватало зонтика в его руке и вступительных аккордов к песни 'Пою под дождем'.
– Оглянись вокруг, Харизма! Здесь все принадлежит смерти!
– Он театрально ткнул в мою сторону пальцем.
– Ты знаешь, что значит быть мертвым. В сущности, мы все это знаем. И это кладбище славный тому пример.
– Ты сумасшедший.
– А ты шепелявишь. И что с того?
– Он улыбнулся очаровательной мальчишеской улыбкой.
Что можно сказать на такое? Может, извиниться за грубость? Да я бы извинилась, но таким, как Лирой, плевать на ваши извинения. Видите, я не прожженная грубиянка, просто часто мои извинения либо запоздали, либо никому не нужны.
Бритоголовый, пританцовывая, зашагал по тропке. Видел бы его Крошка Енот. Я могла спасти свою шкуру, дать деру. Но там, куда он шел - Лирой, не Крошка Енот - была Милана. Я не могла бросить ее на произвол судьбы. Сукин сын знал это как свои пять пальцев, поэтому ни разу не обернулся. Знал, что я семеню за ним, как овечка за мясником. Но, предположим, овечка догадывается, что ждет ее отнюдь не луг с сочной травой. Перебирает копытцами, спешит под мясницкий нож, потому что это ее жизнь; она нужна не за кассой супермаркета, а на чьем-то мангале. Я тоже отдавала себе отчет в том, что человек в окровавленном переднике - мясник, но, в отличие от овечки, могла поступить иначе - развернуться и кинуться прочь.
Говорят, свобода заканчивается там, где начинается выбор. Значит, из нас двоих по-настоящему свободной была овечка? Похоже, в существовании какой-то чертовой овцы здравого смысла больше, чем в моем.
Сегодня кто-то умрет - вот и все, что я знала. Черт, это как в школе на уроке, к которому вы из рук вон плохо подготовились: учитель ведет пальцем по списку, а вы дрожите за партой, уповая на то, что назовут не вашу фамилию. Но ведь чью-то фамилию назовут. Вопрос: чью? Кто выйдет к доске отвечать?