Харизма [СИ]
Шрифт:
От пропитанной холодом черноты отделился ворсистый сгусток. Если тьма может отделяться, словно котлета по-киевски под ребром вилки и быть ворсистой. Если это не обман зрения. Черт, слишком много 'если'.
Я захрипела от ужаса и вжалась в ствол дерева, будто могла с ним мимикрировать. Что ж, принимая во внимание тот факт, что мохнатый сгусток стал обретать очертания головы, то впору повысить свои притязания. Например, проснуться.
Но это не был сон, а я не лежала под одеялом, окунув физиономию в подушку, в своей
На серый от дождя мрамор опустилась мохнатая кисть, затем вторая. Когти, не уступающие по длине моему предплечью, заскрежетали по камню. Заскрежетали? У меня душа в пятки ушла. Было в этих руках что-то... птичье. Да и не руки это были вовсе, - лапы. С куриными когтями. То, что я приняла за шерсть, могло оказаться и перьями.
Тьма покачивалась, рябила, дышала. За зрелищность - высшая оценка. Не хватало клоуна с шарманкой и обезьянкой в шапочке с кисточкой, скалящейся, хватающей случайных прохожих - зануд, фарфоровых воротничков, детишек с мамами-папами, терпил и жмуриков - за одежду. Только у нас, только одна ночь! Слезы Земли в Зеро! Покупаем билеты в первые ряды. Выходит, я счастливица - у меня лучшее место в зале. Я испытывала сомнительное чувство радости по этому поводу.
Лирой пританцовывал и восторженно зубоскалил. Однако то, что один человек находит классным, не обязательно является таковым для другого. Никто не разделял чувства бритоголового наглеца. Боль, а особенно сильная боль, когда окружающее гротескно искажается, изо рта шуруют слюни, а из глаз - слезы, делает с вами такое. Вы становитесь грубоваты, шумны и эгоцентричны. Поскольку в торнадо боли вертелись все, кроме Лироя, я готова поставить свой полугодовой заработок на то, что оттягивался он на славу.
Взгляды Зарипова и Кирилла был притянуты словно магнитом к клубящейся тьме.
Мы - просто еще одна стайка зрителей с перламутровыми шариками на полупрозрачных пуповинах, тянущихся из раззявленных ртов.
Над птичьими лапами, словно декорация на День города на Фестивальной площади, зависла голова размером с легковушку. Вместо лица - лоснящаяся чернь.
Дрогнув, словно в спазме, чернота всосалась в три воронки и стала глазами и ртом.
Я вскрикнула, когда Голова повернулась ко мне. Но, по-видимому, смотреть на пятидесятикилограммовый шмат потерявшего марку жилистого мяса Голове наскучило, - как лампа на маяке, она развернулась к Зарипову. Даже Лирой прекратил крутить задницей и стоял, как в землю вкопанный; на физиономии иллюминирует сладкое томление.
Втянув воздух через дыру рта, будто хотела его засосать, Голова вплотную придвинулась к Зарипову. Красные от крови руки Зарипова дрожали над развороченным коленом. Голова передвинулась к Кириллу. Затем, как на шарнирах, к Лирою.
Следующая на очереди я.
Только у нас, только одна ночь. Слезы Земли в Зеро.
Мать же вашу так-растак.
В ноздри ударил резкий
Девочка трех годков, в голубеньком кружевном платьице, катила игрушечную коляску. Розовые пластмассовые колеса поскрипывали. В голове словно что-то взорвалось, под темечком разлился жар. Не могу сказать, что именно вселило в меня первобытный, дикий ужас: девочка, похожая на ангела, в платье цвета глубокого чистого озера, или этот звук, наталкивающий на мысли о запустении, заброшенных детских площадках, смерти.
В конце концов, фильмы ужасов учат нас не выживать, а умирать наиболее болезненным образом.
Я не хотела умирать, без дураков, ребята.
Взгляд прокладывал дорогу дальше. Подхватив подол белого платья, стройная беловолосая девушка ускорила шаг. Сразу за ней шла скромно одетая рыжеволосая женщина с испуганными молящими глазами.
Кирилл разрыдался. Он пытался встать, но не мог - всякий раз плюхался обратно в грязь, бессильно рычал, глотал слезы. Малышка в голубом платьице оставила коляску и топала к нему.
Я подумала: еще минута - и я спекусь, съеду с катушек.
– Кира, Кирочка!
– Грязными окровавленными руками Кирилл убирал волосы с кукольного лепного личика, гладил малышку по щечкам и курносому носику. И платьице, и словно бы подсвеченная изнутри кожа курносой малютки оставались чистыми. Как если бы он и не прикасался к ней вовсе.
– Я так по тебе скучал, так скучал! Ни одна пчела больше не обидит тебя, обещаю...
Так вот почему...
У меня сжалось сердце.
Кто-то носит с собой фотографии, кто-то - делает татуировки, кто-то - называется именем мертвой дочери.
Малютка выглядела как подожженная куколка на пути из пылающего кукольного домика.
Маргарита стояла перед Зариповым на коленях, он обнимал ее, а она, прикрыв свои огромные светозарные глаза, перебирала длинными пальцами его редеющие волосы. Пожалуй, пальцы были чуть длиннее, чем положено, но кому интересно мое мнение?
Что-то неразборчиво лопоча, Лирой засахарился в объятиях рыжеволосой женщины. Что обнимал Лирой? Что замаскировалось под человека не хуже, чем ядовитый гриб маскируется под съедобный?
Какой-то гребаный психоз, от которого кожа по всему телу ноет от затянувшейся процедуры акупунктуры доктора Ужаса. И ты не можешь сказать 'довольно, баста, закругляемся', нажать на кнопку, откинуть плед, отставить миску с попкорном и пойти на перекур. Потому что все это реально, все это действительно происходит с тобой.
Чему также учат фильмы ужасов, так это бегать и кричать.
Я зашарила рукой по шершавой влажной коре клена в поиске точки опоры. Ухватиться было не за что, зато я еще больше разодрала ладонь. Большой успех молодого спортсмена.