He как у людей

Хардиман Ребекка

— Ой, не могу…

— Но это я виноват. — Он отводит глаза. — Мне столько раз звонили из «Россдейла», а я даже не потрудился…

— Ты не виноват.

Но это неправда.

— Да ладно, — отмахивается он от ее великодушия, хотя оно все же слегка приглушает грызущее недовольство собой. — Да, я ведь, кажется, еще самое главное не рассказал? Лучше не спрашивай, но она там пряталась за каким-то деревом или растением, а когда охранник ее заметил, стала втирать ему про отцовскую конюшню.

— Какую конюшню?

— Вот и я о том же.

Грейс все еще вытирает слезы.

— Боже ты мой. Дайте мне еще вина.

Грейс

наполняет оба бокала до краев.

— И после всех этих цирковых номеров она каким-то образом выскользнула через черный ход. Грейс усмехается:

— У них что, нет системы безопасности?

— Есть какой-то кодовый замок на двери, но, похоже паршивенький. Они там теперь ведут расследование.

— С ума сойти. Так где она сейчас? Дома? Ты был в Маргите?

— Ну конечно. Никаких следов. Но ее машины тоже нет, стало быть, уехала куда-то.

Кевин смотрит на Грейс, а та вдруг тамолкает, обхватив голову руками.

Наконец она говорит:

— Но как такое может быть? Как они могли исчезнуть обе одновременно? Совершенно невероятно.

В комнате становится ужасно тихо. Беккет просыпается, потягивается, вылизывается и укладывается на другой бок. Кевин смотрит, как секундная стрелка бежит по циферблату настенных часов: три, шесть, девять…

— Кевин?

— М-м-м?..

— Ты же не думаешь, что они…

До сих пор ему и в голову не приходило — ни на секунду, даже отдаленной мысли не мелькало, что Милли с Эйдин могут быть вместе, что эти две истории как-то связаны. Это было бы слишком дико, слишком похоже на заранее обдуманный план. Мама не посмела бы сбежать с его дочерью — она же понимает, что Кевин с Грейс будут вне себя от ярости. Даже для нее это слишком.

Однако в тот же миг, как это предположение срывается с уст его жены, Кевин понимает со всей непреложностью, как очевидную истину — вроде того, что все мы рождаемся, стареем, умираем, — что Эйдин соврала ему и что они с Милли действительно в сговоре. Конечно, так и есть. Он тупо смотрит на Грейс, пока эта идея обживается в его замороченных мозгах и опрокидывает все гипотезы этого проклятого дня.

Теперь у него в голове три мысли. Первая: черт побери, он все-таки оторвет Милли Гогарти башку. Запрёт ее на темном чердаке и будет носить ей туда корки черствого хлеба, воду и жидкий чай без сахара. Безответственность! Обман! Эгоизм! Вторая: ну, по крайней мере, Эйдин не одна, а с бабушкой. Третья: о черт, она с бабушкой…

53

Надо сказать — да она и сказала уже три раза за последние сорок минут, — Милли этой ночью плохо спала из-за кошмарного матраса в мотеле: стоило ей шевельнуться, как древние пружины ножами впивались в тело. Не говоря уже о соседке по кровати, с которой они сражались за единственное одеяло от заката до рассвета, перетягивали его туда-сюда — ни дать ни взять сцена из комедии. Но уже утро, половина десятого, и обе Гогарти шагают под нереально ярким солнцем к квартире Сильвии Феннинг. В душе Милли преисполнена оптимизма — наверное, во Флориде все так радуются каждое утро, как только выйдут на улицу. Доведется ли и ей когда-нибудь пожить в таком месте, где нет ни сырости, ни серости, ни дождей?

Вчера все складывалось далеко не столь солнечно. В полицейском управлении Клируотера возникли серьезные осложнения. Милли в мельчайших подробностях рассказывала обо всех злодеяниях

Сильвии странной женщине-полицейской — фигуристой, гламурной, со зверски выщипанными бровями и пышными накладными ресницами — и уже дошла до истории о сейфе и кольце с обрамленным бриллиантами изумрудом, в мешочке, вышитом Веселой Джессикой, когда та прервала ее.

— Постойте. Так это все произошло в Ирландии?

Не прошло и пяти минут, как обе уже, начиная отчаиваться, стояли на улице. Полиция Клируотера — объяснили им — не расследует преступления за пределами своей юрисдикции, и уж тем более совершенные в других странах, за исключением крайне редких случаев экстрадиции. Милли, чувствуя, что двери правосудия вот-вот захлопнутся у нее перед носом, победным жестом предъявила багажную бирку. Вот ее контактная информация! Разве вы не можете устроить проверку Сильвии Феннинг? Скажем, заехать к ней домой? Наверняка за ней есть темные делишки и в здешней юрисдикции. Но полицейская уже потеряла к ним интерес.

Когда они вернулись в «Отверженные», Эйдин добыла из автомата две бутылки спортивного напитка и шоколадный батончик, и, усевшись на липкое покрывало, они принялись обдумывать, что делать дальше. Было уже поздно, обеим хотелось спать из-за смены часовых поясов. В итоге они пришли к выводу, что остается только самим отыскать Сильвию и поговорить с ней. Милли много всякого нафантазировала на эту тему, но теперь, когда фантазии превратились в реальность, ей стало немного страшно. Ведь это уже вовсе не та Сильвия, а самая настоящая преступница. Эйдин, со своей стороны, полностью поддерживала бабушкины поиски, но перспектива возможной встречи с Шоном Гилмором вызывала у нее противоречивые чувства. Да, он сделал ей больно, однако Эйдин почти не сомневалась, что Шон ничего не знал о темных делах своей опекунши. Ей казалось, что она все же немного его узнала, и не находила в нем жестокости. Просто он не такой.

В тесном номере было не протолкнуться от вещей Гогарти — пухлые чемоданы, карты, глянцевые брошюры с рекламой экскурсий с дельфинами и походов на яхтах. А может, предложила Милли, просто отдохнуть несколько дней и вернуться домой, или поехать на автобусе в Майами, славный город ее любимых мифических «Золотых девочек». Или попробовать сыграть в мини-гольф в Сент-Пите?

Эйдин вышла в ванную почистить зубы, а вернувшись, выключила лампу у кровати и, забравшись под покрывало, сказала:

— Мы сюда не в гольф играть приехали.

* * *

Трехколесный велосипед перед дверью квартиры 208, Виктори-Тауэрс — огромный трехэтажный комплекс у забитой машинами автострады — не слишком обнадежил. Если Феннинги здесь когда-то и жили, думает Милли, то уже давно съехали. Так и вышло: новые жильцы отправляют их на первый этаж, к управдому.

Гас Спаркс (судя по табличке рядом с сетчатой дверью) встречает обеих Гогарти в консервативном наряде, будто в гольф собрался играть: отглаженные бежевые брюки, свежевыстиранная белоснежная футболка-поло, две из трех пуговиц на ней застегнуты. На ногах у него кожаные сандалии, и ногти на ногах аккуратно подстрижены. Вот в «Россдейле» Милли просто тошно было смотреть на ноги некоторых стариков — шишковатые, все в пятнах, цветом и текстурой напоминающих вываренную на пару цветную капусту, или, хуже того, каких-то диких багрово-черных оттенков, а ногти грязно-желтые, словно от никотина.