Хемлок, или яды
Шрифт:
Не призрак ли Прекрасной Ириды трещал иногда половицами и громко дышал за дверью? Мари-Мадлен уже порядком задолжала Крамблу и потому не могла выходить незаметно: дрожа от страха, она закрывала отверстия в деревянной двери плащом.
—Вот, у меня ничего нет!
– растопырив ладони, твердила она.
Все исчезло безвозвратно. Куда подевались пузырьки с рыжеватым раствором, порошки из шкатулки, пропитанные мышьяком рубашки, смертоносные перчатки? У нее не осталось ничего.
При мысли о том, что придется зарабатывать уроками менуэта, Мари-Мадлен расплакалась от досады, но кармелитка все же окольными путями передала ей деньги. Впрочем, немного, ведь хотя Анриетта научилась прощать оскорбления, она, как и все, кто презирает удовольствия, была порядочной скрягой.
Мари-Мадлен не решалась продать опалы. Она увязла в долгах и не умирала с голоду лишь благодаря приглашениям на обеды, а Наплечница перебивалась подобранными на рынке объедками.
Как-то вечером, по возвращении из Спринг-Гарденз,
Как-то вечером, сидя наедине с вином, пока Наплечница продавала свое тело морякам с Темзы, Мари-Мадлен написала безумную исповедь - исключительно для себя, ведь собственные несчастья и преступления - единственное, что у нее осталось. Написала, бросив вызов судьбе. Написала в горячке от винных паров. Всякая мысль о раскаянии или хотя бы смиренном признании была ей глубоко чуждой. Своим крупным, энергичным почерком с мужским нажимом, словно сохранившимся от предшествующей эпохи, Мари-Мадлен откровенно, однако без лишних подробностей составила мрачный многостраничный перечень своих злодейств. Она признала себя виновной по шести пунктам: в том, что лишилась девственности в восемь лет (больше стыдясь своих невзгод, нежели преступлений, она не указала, как именно это случилось), в отравлении отца и братьев, в попытке отравления сестры, в поджоге, в кровосмешениях и абортах. Она с горечью вспомнила Сент-Круа. «Я признаю себя виновной в том, что помогала этому человеку материально, и в том, что он меня разорил». Но все описанное происходило помимо ее воли, словно преступления совершала другая - какая-то вселявшаяся в нее незнакомка.
Мари-Мадлен отложила перо и машинально взглянула на испачканные чернилами пальцы. Неожиданно затрещала лестница, и Мари-Мадлен прислушалась. В глубине шевельнулся давнишний страх.
«Однако милосердие, проявляемое государями к мелким правонарушителям, не распространяется на злодеев, заглушивших в себе всякие человеческие чувства...»
Шарль де Круасси в десятый раз перечитал письмо. Кольбер настаивал. По его словам, король официально требовал экстрадиции маркизы де Бренвилье. На письмо Кольбера Карл II ответил согласием, вместе с тем заявив, что английская полиция не вправе произвести арест. Стало быть, этим должны заняться французские власти. Посол удрученно посмотрел на окна, в которые молотил град, и призадумался. Его озадачило неожиданное осложнение, а упорство брата (скорее всего, повлиявшего на требование Людовика XIV) казалось чрезмерным и не совсем понятным. Сам бы он отпустил маркизу на все четыре стороны. К тому же посол вспомнил, как пару месяцев назад видел ее в Друри-Лейн [157] (если, конечно, его не обманули и это действительно была мадам де Бренвилье). В любом случае она показалась ему красивой - насколько можно разглядеть издали, да еще и в полутемном театре.
157
Королевский театр Друри-Лейн - старейший из непрерывно действующих театров Великобритании.
Что ж, придется самому убеждать Карла И, что отравительницу необходимо все-таки арестовать. Он вздохнул и положил письмо брата на пирамидку из горного хрусталя: та сверкнула бриллиантовым перстнем в настенном зеркале, которое послало радужный зайчик к потолку, где восседал на облаках прекрасно выписанный в перспективе Зевс.
В этом деле было много всякой суеты. Мари-Тереза использовала все свои связи, чтобы заполучить оффемонское поместье. В феврале, а затем в марте король дважды повелевал Клеману покинуть замок и удалиться от него на три лье, дабы вдова могла спокойно вступить во владение имуществом. Маркиз де Бренвилье сложил свои скудные пожитки.
—Я не предъявляю никаких письменных требований, - сказал он плачущей Луизе, - не составляю никаких судебных речей. Я лишь констатирую факты, дочь моя. И еще припоминаю, как на сен-жерменской ярмарке бродячие комедианты показывали тигра, который почему-то напомнил мне лицо твоей матушки, отраженное в странном зеркале. Словом, ничего красивее я не видел...
Клеман и его близкие погрязли в анонимном безденежье, впали в жалкую безвестность, с помощью которой обычно пытаются замять скандал. Они даже сменили фамилию.
После смерти Анриетты вдвое уменьшилась скромная пенсия в пятьсот ливров, которую получала Мари-Мадлен, и ей нередко приходилось занимать еще хотя бы пару гиней. Лондонские притоны были суровее и опаснее парижских, но маркиза умела мухлевать, и ей случалось выигрывать: пусть даже потом, в каком-нибудь вертепе, ее надувал другой шулер, который выкачивал половину выигрыша или даже добивался низменных услуг. Доводилось и возвращаться ни с чем, лишь зря потратив деньги на портшез или link-man–
Вскоре уже весь город утопал в этом липком бульоне, с легкостью призрака задевавшем кожу. Фонари в туманных ореолах казались далекими звездами, увеличившиеся в размерах предметы расплывались чернильными кляксами, а фасады запрокидывали крыши в непроглядную тьму. В такие вечера поблизости слышались вопли убиваемых жертв, от которых волосы становились дыбом.
Но нельзя же вечно сидеть взаперти! В Париже, после напугавшего ее приключения, Мари-Мадлен зареклась ходить в кабачки, но в Лондоне Тассило уговорил ее отведать пирожков с почками в одной ламбетской таверне. Название «Зеленый лев» воскресило в памяти улицу Пти-Лион, а главное, «зеленого льва», или меркурий алхимиков, да и само заведение оказалось респектабельным лишь отчасти: пусть и не «Звезда», где парни открыто договаривались с уличными девками, но рядом с оркестром всегда сидели украшенные султанами потаскухи. То было огромное строение с деревянными галереями на четырех этажах вокруг адского центрального колодца, где дымились супы и прели людские тела. В просветах этих переполненных, точно корзины, галерей мелькали готовые вывалиться туловища, веселые и растерянные лица, машущие руки, болтающиеся ноги, а яркие свечи по временам усиливали пестроту этого сброда на закопченных деревянных панелях. Внутри висел тяжелый, жирный, как масло, воздух, и стоял оглушительный гвалт, средь которого назойливо гудели волынки, да изредка раздавался предсмертный крик. Когда выпивохи принимались драться глиняными кувшинами или вонзать друг другу в живот ножи, которыми перед этим нарез'aли окорок, они часто поскальзывались в лужах пива, вина, мочи и крови. Как и в парижском «Рве со львами», здесь встречались посетители всех мастей: мясники, паяцы, актеры, воры, купцы и даже остряки, напрасно тратившие свой талант в этом бедламе, где голоса доносились, словно из-под одеяла, и с трудом можно было расслышать собеседника.
Мари-Мадлен бесстыдно напивалась с Тассило де Паваном и его разгульными друзьями. В «Зеленом льве» время словно останавливалось - отступал даже страх, увязая в путанице обрывочных фраз. Здесь было покойно. Вино стекало в глотку, а наружу выходил смех: в пурпурной точке их столкновения надувался пузырь, откуда вылетали остроты, затем грубоватые шутки и сальности (пусть их никто и не слушал), и начиналось сладострастное скатывание в свинарник непристойностей - последнее испытание, посвятительное унижение перед окончательным прыжком в темную вакхическую бездну.
Слышался мотив ригодона, перед глазами мелькали чьи-то лица, и далекий голос (принадлежавший, на самом деле, ей самой), вопил, словно в рупор:
—В кувшине пусто!
—Пейте еще, мадам Гарпия! Бен Джонсон [158] уверяет, что наши пороки похожи на скот, который вначале следует хорошенько откормить, а уж потом отправлять на бойню.
Она уже немного понимала по-английски и улавливала смысл пословицы murder will out [159] , которая, подобно некоторым другим, оказалась правдивой. Murder will out. Так и есть. Ее злодеяния вышли наружу, тайное стало явным, и теперь приходилось лавировать между расставленными повсюду ловушками, обороняться со всех сторон. «Murder will out», - пищали волынки. «Murder will out», - визжали шлюхи. «Murder will out», - тошнотворным хором орали пьянчуги. Но кто убил? И кого? Совесть Мари-Мадлен была чиста: она лишь помнила, что ее хотят схватить и наказать за преступления, совершенные незнакомкой. Почему бы не наказать, к примеру, мистера Крамбла с темно-красной грязью под ногтями, от которого всегда разило свежей кровью? Но, однажды увидев в замочную скважину неимоверно похотливый розовый глаз, она гнала от себя любые мысли о Крамбле. Мари-Мадлен знала, что по ночам хозяин выходит из дома, и слышала, как он волочил что-то тяжелое по лестнице.
158
Джонсон, Бен (1572/73 -1637) - английский поэт и драматург, теоретик драмы.
159
Убийца выйдет наружу (англ.).