Хирург Коновалов
Шрифт:
– Ответ принимается. А давайте, кофейку бахнем?
Обстановка в кабинете неуловимо меняется. Я понимаю, что он мне уже почти нравится, этот Григорий Олегович. Правда, я не обольщаюсь. Я крайне хреново разбираюсь в людях. Нет, отработав пару лет плечом к плечу, я человеку в душу влезу безо всякого сопротивления с его стороны и буду знать про него все, потому что сам расскажет. Но с первым впечатлением я ошибаюсь, и делаю это фатально. Миша подтвердит.
Кофе приносят быстро. И под него я задаю встречный вопрос.
– А как вы пришли
Он улыбается, складывает руки подушечками пальцев, постукивает.
– У меня вот, как видите, Инна Леонидовна, пальцы не очень тонкие. Да я и не стремился их засовывать туда, куда вы подумали.
Чувствую, щеки мои выполняют свою основную функцию – выдают мое смущение.
– Но как же тогда… – бормочу в чашку с кофе.
– Знаете, в юности я как-то прочитал про одно племя. Африканское, кажется, но не ручаюсь. Так вот там, когда женщина рожает, мужчина устраивается в соседнем шалаше и имитирует роды. Кричит, стонет и так далее. А когда рождается ребенок, его приносят отцу, и он принимает поздравление с тем, что родил ребенка.
– Какое безобразие.
Григорий Олегович улыбается. А я ловлю себя на мысли, что у него обаятельная улыбка. И даже мерзкая мохнатая гусеница над верхней губой не портит ее. А так, скорее, придает пикантность.
– Есть мнение, что мужчины где-то в глубине души завидуют тому, что только женщина может создавать новую жизнь.
– Да забирайте, мы не просили. Но только вместе с месячными, перепадами настроения и сиськами.
Он снова громко смеется, а я думаю о том, что он умеет какое-то колдовство, этот усатый гинеколог в кресле главного врача. Потому что слово «сиськи» я на собеседовании произношу впервые.
– В общем, я всегда хотел быть причастен к этому чуду. Пятнадцать лет оттрубил в роддоме. Знаете, сколько ребятни через эти руки прошло? – и, пока я снова смотрю на его руки, но уже с некоторым уважением, добивает меня. – Если что, тряхну стариной – потом и у вас роды приму, Инна Леонидовна.
Я давлюсь кофе так, что моему будущему шефу приходится вставать и хлопать меня по спине. Слава богу, бумаги на его столе не пострадали от того, что кофе у меня пошло носом. Мне протягивают бумажный платочек, а потом Григорий Олегович возвращается на свое место.
– Я ответил на ваш вопрос?
– Вполне.
– Тогда по рукам?
– У меня есть еще один.
– Ну-ка, ну-ка.
– Причина увольнения моего предшественника?
Григорий Олегович морщится. Вздыхает. Дергает ус. Увлекательная пантомима, но я стоически молчу.
– Уверяю, что с вами так не поступят.
Боже, какие средневековые тайны.
– Я хочу знать точную причину.
– Он уволился по собственному желанию.
– Но оно не было причиной.
Григорий Олегович смотрит на меня, прищурившись.
– Ладно. Все равно кто-нибудь да брякнет. Его застали за мастурбацией на рабочем месте. Если точнее, я и застал.
Охренительная вводная. Я судорожно осмысливаю
– Он что, даже не закрылся?!
Григорий Олегович фыркает в чашку с кофе.
Интересно, нет ли у Миши брата? До слез знакомый почерк!
– Эмн… – бормочу невнятно. Ну да, в главном Григорий Олегович прав – это история даже гипотетически не про меня. Но… Уф-ф-ф-ф… Пытаюсь представить, что бы сделала, я застав своего подчиненного за таким делом. Руку сразу утяжеляет виртуальная чугунная сковорода. Нет, это реально за гранью. Этот чувак даже Мишаню переплюнул. Потому что работа – это работа. Святое.
– Вы правы, Григорий Олегович. Я так тупо не подставлюсь.
Буров хмыкает.
– Не сомневался. Ну, так что, по рукам?
Встаю.
– По рукам.
Когда мне крепко жмут руку, я уже даже не думаю о том, где бывали эти руки. Зато вспоминаю о другом. Когда думала об этом месте работы, я почему-то несколько раз вспоминала хирурга Коновалова. Наорала я тогда на него совершенно зря. Нет, он тоже хорош, конечно. Но я все же дала себе слово, что если все же буду работать здесь, то извинюсь перед Коноваловым.
Теперь придется сдержать слово и извиниться.
– Когда готовы приступить к работе, Инна Леонидовна?
– Да хоть завтра.
– Ну и отлично. Тогда я сейчас вас передам на руки секретарю, она все объяснит.
– Григорий Олегович?
– Да?
Я решаю не откладывать дело в долгий ящик. Извинения – лично для меня мероприятие не из числа приятных. Раньше сядешь – раньше конечная. И вообще, мне кажется, что лучше извиниться, пока я еще официально не трудоустроена. Чтобы потом не портить, если что, рабочие отношения. Хотя вряд ли я буду пересекаться с Коноваловым по работе. Но, вообще, может и такое быть. Так что лучше сейчас.
Но не говорить же Бурову: «Я хочу поговорить с одним из ваших хирургов».
– Григорий Олегович, в вашей клинике находится на лечении… один мой знакомый.
– Так-так. Неужели плохо работают? Не может быть. Какое отделение?
– Хирургическое. Кажется, первое
– А, так я как раз Вадима Эдуардовича к себе сегодня вызвал.
Буров поднимает трубку.
– Коновалов уже подошел? Пусть зайдет.
Я ничего не успеваю сказать, как оказываюсь лицом к лицу с хирургом Коноваловым.
Вот он, наверное, чемпион мира по покер-фейсу. Ничего не дрогнуло в его лице, кроме губ, произнесших ровное: «Здравствуйте». Хотя, может, не узнал.
– Вот, Вадим Эдуардович, прошу любить и жаловать. Это Инна Леонидовна Ласточкина, наша главная по тарелочкам. В смысле, по компьютерам. А это Вадим Эдуардович, заведующий первой хирургией.
– Исполняющий обязанности заведующего, – так же ровно поправляет шефа Коновалов.
– Уже нет. Приказ в отделе кадров, зайди, подпиши, что ознакомлен. Потом заглянешь – обсудим.