Хирург Коновалов
Шрифт:
Нет, только не это!
– Я дойду сама! – я резко спускаю ноги с кровати и охаю.
– Ты хоть представляешь, сколько от нас до административного корпуса? Я запрещаю.
Я перевожу взгляд с Коновалова на Ника. Двухметровый блондин с глазами цвет декабря в Норильске и абсолютно черный уроженец Африканского континента. Если их смешать, а потом разделить, тоже получится среднестатистический человек шатенистой наружности.
Кресло почти касается моих колен.
Я вздыхаю, смиряясь с неизбежным.
– Кроссовки хотя бы
– Никаких кроссовок.
Коновалов вручает мне резиновые шлепки примерно сорокового размера.
– Только это. В кроссовки у тебя сейчас нога все равно не влезет.
Я не хотела, чтобы моя жизнь из-за Миши походила на плохой анекдот? Теперь меня повезут на мое рабочее место в кресле-каталке, а ноги мои будут при этом в веселеньких сиреневых тапках сорокового размера. Это, конечно, не анекдот!
***
Мое явление на каталке в административном корпусе не прошло незамеченным. Даже, можно сказать, вызвало эффект. К концу рабочего дня я вообще стала самой обсуждаемой персоной.
– Ну, какое всем дело до моего пальца?
– Ты чего, мать? – Женька деловито шуршит конфетой. – Эпичное видео, как Коновалов самолично несет тебя на руках в операционную, уже разошлось по всем чатам. Переслать?
– Не надо. Я там была.
– Ну, прости меня! – Женька подходит, гладит меня по плечу. – Я же говорю – сама тебя отвезу домой на машине.
– Не обязательно.
– Обязательно! Это же я тебя Нику сосватала. Но кто знал, что он такой рукожоп! Ладно. Слушай, может, тебе все-таки отлежаться хотя пару деньков, а? Больничный сегодняшним днем оформим.
– Я не могу, Жень. У меня тут… У меня тут дел много.
Слово «война» я не произношу, слишком оно громкое. Но по сути это именно она. Пока позиционная.
***
Нога болит, но умеренно. Мне и в самом деле нельзя сейчас ни на какой больничный, я сказала Женьке правду. Место работы мне нравится, но есть сложности с коллективом. А конкретно, с Кузнецовым. Мы не сработаемся, я это понимаю. И он это понимает. Только он считает, что сможет меня выжить. А я считаю, что ему пора искать новое место работы. И в такой ситуации уходить на больничный никак нельзя.
Я и не пойду. Меня, в конце концов, оперировал хирург, фамилию которого произносят чуть ли не с придыханием. Я буду исполнять все его рекомендации. И все у меня будет в порядке.
***
– Да, сейчас, я уже иду! – я спешно вношу последние правки.
– Вообще-то, я запретил тебе ходить без крайней необходимости.
Я отрываю взгляд от монитора. В мой кабинет входит Коновалов.
У меня резко пропадают куда-то все слова. Он, наверное, последний человек, которого я ожидаю увидеть. Даже Буров был бы более уместен, хотя и его появление в моем кабинете маловероятно. А уж Коновалов…
Он одет в традиционный синий костюм, на плече сумка. У меня не очень большой кабинет, а сейчас, в присутствии Коновалова, он, кажется, схлопнулся в размере вдвое.
Он
– Ну чего смотришь? Раздевайся.
Мой ступор, наконец, прорывается. Для начала – нервным смешком.
– Доброе утро, Вадим Эдуардович.
– Доброе, – вешает с другой стороны стула пакет. – Твои кроссовки. Ну, иди сюда.
Я с запозданием понимаю, что матерчатая сумка, которую он принес с собой – это по мою душу. Что там? Не скальпель же?!
Коновалов смотрит, как я хромаю к нему.
– Рекомендации выполняла?
– Выполняла.
– Тогда садись и показывай палец.
Заведующий отделением, хирург, про руки которого я слышала массу разных определений – золотые, бриллиантовые, платиновые – самолично пришел ко мне в кабинет, чтобы осмотреть мою ногу. По-моему, такого быть не должно ни при каких обстоятельствах.
– Не стоило беспокоиться.
– Что, надо было прислать за тобой кресло-каталку? Ты же по своей воле в отделение бы не пришла. А мне человек-усы поручил лично твою ногу вылечить.
Охренеть. Вот это скорость распространения информации. Уже и Буров в курсе. Сколько внимания моему пальцу. Когда ты работаешь в больнице, в этом есть свои… нюансы.
Коновалов расстегивает сумку.
– Ну? Я долго буду тебя ждать? Садись и разувайся.
Ну, хоть раздеваться не надо – и на том спасибо. Я сажусь на стул, снимаю сандалии – благо, погода уже позволяет, и забинтованная нога в сандалию влезла. Коновалов одобрительно хмыкает на мою обувь.
– Болела? Сейчас болит?
– Нет, – вру я. Мне и в самом деле неловко. Сам заведующий отделением пришел, чтобы перебинтовать мне палец.
– Инна де Арк.
– А вы злой инквизитор.
Коновалов садится на стул напротив меня. Я замираю.
– Я что-то не понял, мы на «вы» или на «ты».
Он уже говорит мне «ты». Сбиваться сейчас на «вы» – это из серии «Мы с вами на брудершафт не пили». Глупо, пошло и похоже на кокетство. Вздыхаю.
– На «ты». Спасибо… Вадим. Что сам пришел.
Хмыкает.
– Ногу мне на колено. И расслабься. Больно делать не буду.
Неожиданная волна мурашек, когда его пальцы аккуратно подхватывают мою щиколотку, заставляет ляпнуть.
– На вавку подуешь?
– Не подую. Вдуть могу. Но это не сейчас и если сама захочешь. Да тихо ты, не дергайся, – плотнее сжимает мою ногу. – Я пошутил.
***
У нее изящная ножка. Я такие вещи обычно не замечаю в упор, пациент пола не имеет, только половые признаки. Сейчас дело, наверное, в том, что я не на своем рабочем месте. Не в отделении. А в небольшом светлом кабинете, обычном таком офисе. А на колене у меня лежит изящная женская ступня. У Ласточки маленький размер ноги, но шутить про обувь из «Детского мира» не хочется. Потому что нога не детская, а женская. Изящная, с красным лаком на ногтях. Вчера я этот лак в упор не видел. А сегодня…