Хирург Коновалов
Шрифт:
– Зачем пришел?
Он даже моргнул. Вышло и в самом деле грубо, но я честно не понимала, что ему может быть от меня надо.
– Ты и в самом деле тут работаешь.
Я лишь пожимаю плечами. Да, капитан Очевидность.
– А я вот… Меня сегодня выписали.
Снова пожимаю плечами. Мне-то до этого какое дело? Хотя… Я так с головой влетела в новую работу, что не заметила, как на смену сырому апрелю пришел май, у которого нет амнезии, и который помнит, он месяц не только весенний, но и почти летний. Что-то долго Мишаню лечили.
– Что-то долго, – ляпаю вслух. Ну, Миша же зачем-то пришел? Мы же должны о
– Ну… Я потом еще в другом отделении лечился.
– Да? – Коновалов производит впечатление человека, который способен долечить любого, даже человека, который лечиться не хочет.
– Да. В урологическом.
Еще месяц назад я понятия не имела, что такое урология. Теперь знаю. Ну и не удивительно, собственно. Туда Мише и дорога.
– И как там? Хорошие врачи? – пожалуй, единственная причина, по которой я продолжаю этот разговор – профессиональный интерес к месту, где работаю.
– Хорошие. Только руки у них большие.
Вспоминаю почему-то руки Коновалова. У него лопаты, да.
– Слушай, а как ты сюда попал? – вдруг запоздало интересуюсь я. А ведь да, какого черта? Это служебные территории, здесь, вообще-то, пропускная система и все такое. А тут пациент беглый шляется.
– Ну я… так… переходами…
Влезть куда-то без мыла – это Мишаня умеет. Надо будет пожаловаться, что у Коновалова из отделения пациент убег. А, хотя уже не из его отделения. Да и не пациент уже, так-то – раз выписали.
– Ладно, давай ближе к делу. Говори, зачем пришел.
Миша сопит.
– Иннусь, ты на меня сильно сердишься?
Я искренне не понимаю, что на это ответить. Кроме чистой и незамутненной правды.
– Мне на тебя пофиг.
– Значит, сердишься.
– Пофиг – значит, пофиг. Не знаю, как еще объяснить.
– То есть, мы… у нас… у нас больше ничего не будет?
Видимо, мое мышление несколько перестроилось от нового места работы. И я всерьез размышляю, какому специалисту Мишу показать? Если хирург и уролог ему не помогли. Отоларингологу, потому что он не слышит, что ему говорят, или психиатру, потому что налицо явное непонимание причинно-следственных связей? Лоров у нас целое отделение, а вот психиатров нет. Беда-беда.
– Миш, я очень рассчитываю, что ты сейчас встанешь и выйдешь из моего кабинета. И больше я тебя не увижу.
– Инночка, я… Все было совсем не так.
Твою мать… То есть, он пришел за «понять и простить»?! Да еще и фраза такая… Будто специально. Это и в самом деле похоже на дурацкий анекдот. А я не хочу, чтобы моя жизнь походила на дурацкий анекдот.
– Миш, отрывай жопу от кресла и проваливай. Иначе я звоню Офицерову.
– Это кто?
– Наш начбез.
Испустив серию душераздирающих вздохов, Миша сваливает. А я с чувством делаю себе крепкий кофе и с удовольствием его пью. Пусть и нет в нашей клинике психиатров, но мозг мне на место вернули качественно. Если бы не моя новая работа, хрен знает, как бы вся эта история повернулась. Нет, я бы ни за что не стала продолжать отношения с Мишей. Но жрать себя неизвестно сколько времени, все прокручивать и перекручивать – это обязательно. А тут – в рекордно короткие сроки пациент в моем лице полностью отпустил ситуацию и абсолютно здоров. Ай да Алька, ай да молодец! Да здравствует моя новая работа.
***
В честь официального вступления в должность мне насовали
***
– Не хватает только трубки в зубах и попугая на плече.
Я вздрагиваю, оборачиваясь. Меня нагнала Женя Антонова.
– Ты о чем?
– Ласточка, ты хромаешь, в курсе?
– В курсе.
– Не зима вроде, чтобы на гололеде упасть и ногу подвернуть.
– А я и не подворачивала.
– А чего хромаешь?
– Палец. Болит.
Женька внимательно изучает мои кроссовки.
– А ну пошли в кабинет!
***
– Инка, ты как ребенок!
– Ай! Не трогай, там больно!
– Я уже поняла, что больно. Инчик, ты как будто не в больнице работаешь. И давно ты с таким пальцем ходишь?
– Не знаю. Дня три… четыре. Ну, может неделю.
Антонова демонстративно закатывает глаза.
– Неде-е-е-елю? То есть, ты уже неделю каждый день приезжаешь на работу в крутой медицинский центр с распухшим пальцем. Но мысли поднять трубку и позвонить хирургам тебе в голову не пришло?
Я молчу. Женька права. Но прямо совсем больно, до хромоты стало только сегодня. А до этого я думала, что само пройдет.
– Так, все, я звоню в хирургию.
– Коновалову?!
Женька косится на меня с удивлением. Я понятия не имею, откуда во мне это нежелание больше встречаться с Коноваловым, и, соответственно, панические нотки в голосе.
Женя переводит взгляд на мою ногу.
– Сомневаюсь, что ради твоего вросшего ногтя Вадим Эдуардович соизволит расчехлить свои бриллиантовые ручки. Но мы тут ординаторов ему оформляли… Слушай, там есть такой потрясающий парень, Ник! Все, я ему сейчас позвоню, он тебе все сделает в лучшем виде, – Антонова достает телефон, а мои вялые попытки возразить пресекает авторитетным: – Ординаторам надо на ком-то тренироваться!
Охренеть аргументация. Но лучше уж ординатор, чем Коновалов. Интересно, Ник – это Николай или Никита?
***
Ник оказывается не Никита и не Николай. А Николя. Потому что он негр. В нормальном смысле этого слова. Чернокожий ординатор, у которого родители откуда-то из самой настоящей Африки. И сам он такой типичный. Ну, ладно, не негр. Африканец. Черный-пречерный, с короткими кудрявыми волосами, с крупным ртом и ослепительно-снежными белками глаз. Не то, чтобы я вижу чернокожего человека в первый раз в жизни. Но когда этот человек перед тобой в белом медицинском костюме, задумчиво смотрит на твой палец на ноге и в перспективе будет что-то с ним делать – в привычные вещи моего мира это вписывается с трудом. Я беспомощно оглядываюсь на Женьку, но она лишь салютует мне сжатым кулаком и уходит.