Хирургическое вмешательство
Шрифт:
– Ксе, - шепотом сказала она и добавила что-то на стфарилени. Потом сконфузилась, заметив удивленный взгляд Ксе, и перевела: - Скажите, пожалуйста, нам помогут? Простите, папа мне запретил у вас спрашивать, я не должна, но мне так страшно, я не знаю, у кого еще спросить… Папа ничего не говорит.
Ксе подавил вздох. Посмотрел вниз, на площадку: лестницы у стфари были крутые, как трапы на кораблях.
– Помогут, - сказал он, наконец, избегая взгляда Илли. – Обязательно.
«Только не знаю, кто», - добавил он про себя для очистки совести, хотя надежды таяли
Ксе долго пытался дозвониться Сергиевскому и пришел к выводу, что тот либо вынес его в игнор-лист, либо поменял номер. Попытка найти по базе его домашний телефон не увенчалась успехом – похоже, Даниль квартиру снимал. Лейнид тоже не помог, кажется, он успел с Сергиевским разругаться, и довольно грубо сказал Ксе, что о местонахождении этого идиота представления не имеет. Кто-то из доверенных Менгра-Ргета ездил в МГИТТ, но там все обернулось странно, и даже сам Менгра не понял объяснений; во всяком случае, войти за ограду просители не смогли.
– У нас нет выбора, - сказал Ксе через неделю.
Жень взбудораженно привстал, стараясь не улыбаться. Ансэндар, бледнея, опустил глаза, и в груди у Ксе нехорошо заныло. «Он предупреждал меня о ранге мастера, - подумал жрец, успокаивая себя. – Но ведь все обошлось. Я прекрасно себя чувствую, и Жень говорит, что получилось отлично. Конечно, верховный – это звучит громко, но, в сущности, какая разница…»
– Подожди еще, - ответил Менгра; это был не совет, а приказ. – Ты и так двадцать лет уложил в две недели.
– Сам удивляюсь, - развел руками жрец-мастер. – Но я в порядке.
– Мне нужно выдавить эту штуку, - раздувая ноздри, прошипел Жень. – Вот как хотите. И вообще! – он обвел собравшихся ярко горящим взглядом, - никто не знает, когда границу прорвет. Всем все ясно? Или объяснить?
– Жень, - Ксе едва заметно поморщился.
– Завтра, - сказал Менгра, тяжело опустившись на стул. – Завтра.
День был солнечный и морозный; свежее утро проглядывало за белизной облачных рушников, побледневшее декабрьское солнце сверкало на стеклах, клало на пол светлые квадраты. Менгра сидел в тени и сам казался огромной плечистой тенью. Ансэндар стоял у окна, скрестив руки на груди, и смотрел вдаль – так, будто видел неуклонно тающую преграду. Возможно, он действительно видел. Ксе прислушивался к себе и чувствовал, что сердце его беспокойно, но беспокоился жрец не за себя – за Матьземлю, за богов и людей, за тех, кому выпало столкнуться с небывалой угрозой, которой не отыскивалось объяснения.
Жень смотрел на своего жреца – расширенными глазами, завороженно, почти молитвенно, и это забавляло, потому что, вроде бы, должно было быть ровно наоборот. В руках божонка тускло поблескивал нож – третий по счету.
Ксе не знал, как должен выглядеть ритуал, проводимый по всем правилам. Наверняка величественной церемонией, с шествиями и факелами, с произнесением клятв и принесением жертв… а может, и нет, может, новый верховный жрец всего лишь подписывал пакет документов – в торжественной обстановке и паркеровской золотой ручкой… В этом случае
Ксе расстегнул рубашку и закрыл глаза.
– Давай, - тихо сказал он.
И божонок ударил – стремительно, почти без замаха, движением мастера боя, умеющего профессионально работать с ножом. Узкий клинок по крестовину вошел между ребрами.
Жрец-мастер принял сан верховного иерарха культа; нож растворился, перейдя в тонкую форму.
…через секунду после того, как, пропоров кожу и плоть Ксе, пронзил его сердце.
Чудес не бывает.
Тело верховного жреца осело на пол.
День разгорался за чисто промытыми стеклами, заливал солнечным молоком выпавший снег, и в светлом празднестве наступившей зимы растворялись вещи и лица; золотые блики прыгали на инкрустациях, тепло светилось резное дерево, ярче становились краски ковров. В нагретом воздухе комнаты застыли крохотные пылинки, окованные тишиной, и как будто все вокруг замерло, когда сын и шаман Матьземли вернулся к ней после недолгой разлуки.
– Вот и все, - вполголоса, невероятно спокойно сказал Менгра-Ргет. – Вот и все…
Ансэндар вздохнул.
Жень стоял, одеревенев от ужаса, с полуоткрытым ртом, и безумными глазами смотрел на свои руки. Он забыл дышать, ярко-голубая аура его прекратила пульсацию – остановился мятежный вихрь, заледенев среди тихого тепла смерти.
– Нет, – прошептал, наконец, божонок, и крикнул, срывая голос: - Нет! Ни за что!
– Так оно и случается, - заключил Менгра. Лицо его оставалось неподвижным и совершенно бесстрастным. Ансэндар закрыл глаза и прислонился виском к стене; бледные тонкие пальцы чуть плотнее стиснули ткань куртки, но ни единая черта на лице бога не дрогнула.
– Нет… - всхлипнул Жень и упал на колени.
Он приник к телу, и Анса тревожно подался вперед, но божонок не пытался перелить в мертвеца свои силы, электрическим разрядом встряхнуть не успевшие умереть нервы или совершить еще какое-нибудь сумасбродство.
Жень вытащил у Ксе мобильник.
– Даниль!! – до боли зажмурившись, взмолился мальчишка, впиваясь пальцами в лоскуты ковра, - Даниль, пожалуйста, возьми трубку!
12.
– О боже! – сонно сказал Даниль. – Я тебе что, золотая рыбка?
На том конце канала залепетали что-то совершенно неразборчивое и нелепое, но определенно испуганное и умоляющее. Аспирант тяжко вздохнул, чувствуя себя Атлантом, подпирающим небосвод, и раздраженно сказал:
– Горит, что ли? Сейчас приду, ждите.
Потом отключил связь, бросил мобильник на тумбочку и сполз глубже в тепло кровати, сладко зевая. Потянулся, закинув руки за голову, поймал последний миг сонной неги и выбрался из-под одеяла, бормоча:
– Ну не придурки? Придурки. Опять за ними кто-нибудь гонится, а я разруливай… Где мои часы? Где вообще какие-нибудь часы? Ёлы-палы, сколько ж на автоответчике-то висит…