Хирургическое вмешательство
Шрифт:
– Не суетись, оглашенный, - с низким грудным смешком сказала женщина. – Штаны надень.
Сергиевский, эротично покачиваясь, оборотился.
– Р-римма… - хрипло пропел он, раздувая ноздри и туманя глаза, - р-рыжая р-роза…
Он и не мечтал о такой удаче, какая его последнюю неделю преследовала. Даниль пришел к выводу, что определенно сделал что-то очень хорошее, раз карма удружила ему такой приятной насыщенностью бытия. Одно то, что Лаунхоффер не убил его за попытку влезть в свои файлы, уже стоило целой жизни, потраченной на благие дела, а тут еще и Римма… Красавица всегда держала себя неприступно; Сергиевский
Неделя промелькнула как сон. Погруженный в клубнику со сливками Даниль забыл мобильник на рабочем столе и заметил это только вчера. К Нике он забредал всего пару раз на полчаса – когда интуиция сообщала, что хочешь – не хочешь, но клиент пришел, вытерпел уговоры и готов подставить лоб под печать. Сергиевский в такие минуты как никогда остро чувствовал, сколько удобств приносит контактерский дар и способность передвигаться через совмещение точек. Во второй раз он вообще явился на работу в манере порноактера – плащ на голое тело и домашние тапочки.
Даниль был циник.
Но и в романтике толк он знал – а потому, любуясь прекрасными персями Риммы, вытащил через точки громадный букет пышных роз, темных, как риммины соски. Букет свалился на разметанную постель, явив великолепный художественный кадр. Секунду назад розы стояли в воде, холодные капли упали на горячую со сна кожу дивы, и Римма, сердито наморщившись, скинула цветы на пол.
– Хватит мне тут Джима Керри изображать, - фыркнула она, вытягиваясь поверх скомканных простыней.
– Даниль Всемогущий… лучше иди-ка сюда, вот так… да… ох!..
«Подождут!» - небрежно решил Даниль, устремляясь на страстный зов.
Не то чтобы судьба шамана с его психованным божеством Даниля совершенно перестала тревожить; будь это так, он очень быстро забыл бы о них вовсе, и уж тем более не стал утруждаться, являясь куда-то решать чужие проблемы. Кроме того, намереваясь помогать Женю и Ксе, Даниль рисковал снова сцепиться с креатурами Лаунхоффера, и то, что он всерьез собирался пойти на такое, значило очень и очень много. Срываться по первому зову было не в характере Сергиевского; пожалуй, так он отреагировал бы лишь на личную просьбу Алисы Викторовны, а всевозможные боги, шаманы и иномирные пришельцы подобными привилегиями в его сердце не обладали.
Впрочем, Даниль постарался не слишком тянуть. Он успел доставить удовольствие даме, принять душ и напиться кофе с тостами всего за какой-то час или полтора. Настроение у Сергиевского улучшилось, раздражение ушло; совмещая точки, он находился в превосходном расположении духа и был готов совершить невозможное. Аспирант шагнул с ламината Риммы на оструганные доски дома стфари…
И замер с открытым ртом.
Божонок, сидевший на полу рядом с телом, поднял безумные покрасневшие глаза; щеки его были мокрыми от слез, но распахнутые зрачки горели лихорадочным сухим мраком.
– Здравствуй, Даниль… - уронил Менгра. – Не думал, что…
Он оборвал фразу; Сергиевский так и не узнал, о чем не думал кузнец,
– Опаньки… - ошарашенно прошептал аспирант.
Тот стоял, никого не видя, и, казалось, слабо пошатывался, не в силах решить – то ли сохранять в посмертии форму утраченного тела, то ли успокоиться и забыть о нем. Душа Ксе несла на себе отпечатки странных повреждений, Даниль не знал, что могло стать их причиной, но все же с облегчением понял, что они поверхностны и не затрагивают основные органы.
А потом он понял, что Ксе мертв.
Осознание этого как-то запоздало – в первый миг профессионал взял в Даниле верх над человеком. Кармахирург принялся за визуальную диагностику тонкого тела умершего, не подумав о живых, раздавленных горем. Даниль поёжился; он почти ужаснулся себе, снова вспомнив, что не хотел становиться Ящером, но вслед за этим цепочка рассуждений извернулась змеей, и от обыкновений Эрика Юрьевича скользнула в неожиданную сторону, подарив аспиранту мысль – светлую, злую и дерзкую.
Раздумывать было некогда.
Лицо Даниля озарилось странным весельем.
Он выпрямился, сунул руки в карманы и приказал:
– Назад!
Жень вздрогнул, непонимающе захлопав ресницами. Менгра уставился на Даниля почти с ужасом.
Аспирант не первый раз видел души, только что покинувшие тела. Промежуточные смерти – это величайшие потрясения, которые испытывает человек, но психологический механизм шока действует одинаково и у живых, и у мертвых. Смена режима существования затормаживает мышление, выключает большую часть структур памяти; поведение недавно умершего жестко детерминировано и диктуется своеобразными инстинктами тонкого тела. Сейчас Ксе должен был привыкать к новому образу – амебовидной форме свободной души, но что-то его не устраивало. Снова и снова душа пыталась принять старую форму.
Он помнил.
И не хотел уходить.
– Ксе, - властно сказал Даниль, - вернись.
Менгра-Ргет медленно поднялся со стула; Сергиевский не обернулся.
– Он мертв! – сказал Менгра яростно. – Он уже час как мертв!
Аспирант глянул на него через плечо, и стфари отшатнулся, спав с лица.
– Ящер может, - со страшной усмешкой ответил Даниль, - а я почему не могу?
Он сосредоточился и начал раскрывать свои энергетические центры; в действительности Сергиевский не предполагал, что для операции потребуется много силы – пересоздание плоти для него было вполне рядовым действием, заменять органы тонкого тела здесь не требовалось, а восстановление нитей сцепки – занятие скучное и муторное, но совсем не трудное. Он не знал только одного – как развернуть вспять субъективное время души, преодолеть ее инстинкты и уверить, что брошенное тело пригодно для жизни.
Идей на этот счет не имелось.
То есть имелась – одна; но такая, что ее и идеей-то считать было стыдно.
– Назад! – рявкнул Даниль.
Лицо Ксе четче обрисовалось из смутных колеблющихся теней; он смотрел тихим удивленным взглядом.
Обычный человек ничего не понял бы и не услышал, но Ксе был тренированный контактер, он сохранял остатки сознания; к ним-то и обращался Даниль, не убедить надеясь душу, оглоушенную недавней смертью, а попросту – напугать.
– Я сказал – назад!