Хищная книга
Шрифт:
— Может быть, это просто несварение.
— Почему тебе так трудно это услышать? Ты ведь веришь в любовь?
Миранда смотрела в свою тарелку. Ей уже хотелось плакать.
— Не знаю. Я этого не ожидала. Все выглядит правильным, но словно бы происходит это как-то неправильно. Что-то не то.
— Не то? Почему же не то? Мы вдвоем, в Венеции, и никто нам не указ, что нам делать, никто не в силах разлучить нас, а ты почему-то говоришь, а может быть, и хочешь, чтобы все пошло как-то не так.
— Все и должно пойти не так, я знаю, что пойдет. Потому что я не понимаю тебя, а пока не потеряешь, не знаешь, что у тебя есть. Я пойму только тогда, когда потеряю тебя, и я просто не представляю, что мне тогда делать.
— Да что это за идиотская логика? — Фердинанд, помолчав,
Фердинанд посмотрел на часы. Через несколько часов он должен добиться от нее признания в любви до гробовой доски, иначе придется срочно искать для нее эту доску. Он правда не хотел бы прибегать к крайним мерам. В игре должна быть какая-то справедливость. Ему обязательно хотелось выиграть по всем правилам. Если она хочет романтический сюжет «встреча-расставание-встреча», она его получит. В приливе артистического вдохновения Фердинанд внезапно встал, взмахнул руками, сбил на пол официанта с его драгоценной ношей кофе и заорал:
— Ты хотела узнать, как все может пойти не так! Так я тебе покажу, сука чокнутая! — Фердинанд бросил несколько евро визжащему от ожога официанту и выбежал на улицу.
Миранда секунду сидела, а потом тоже встала, извиняясь перед ругающимся официантом. Выбежав на улицу, она посмотрела налево и направо, но Фердинанда нигде не было видно. Идеально, подумала она, просто идеально.
Дождь действительно перестал идти, и камни мостовой сверкали, как сплошная серебряная дорожка. Да и хрен с ним, с этим онанистом, подумала Миранда и решила не искать его. Она направилась в одну сторону, пошла совсем в другую, передумала и повернулась, шагнула, но в конце концов пошла в противоположном направлении. Заблудиться так заблудиться. Улицы были пусты, дорогу спросить не у кого. Она чувствовала злость, была слегка навеселе, и ей не хотелось утруждать себя мыслями о своем маршруте. Это романтическое приключение, и откуда-то она знала, что не в последний раз видела Фердинанда, что все еще будет хорошо.
Как только она в первый раз свернула за угол, Фердинанд вышел из тени подъезда и двинулся за нею. Он выжидал, чтобы она слегка запаниковала, прежде чем объявиться ей. Пусть немного испугается, пусть почувствует облегчение, увидев его, когда он придет спасать ее из лабиринта. Правда, у Миранды не было настроения пугаться. Спящий город был слишком восхитительным, а ночной мрак ее только интриговал.
После нескольких сотен поворотов, бесчисленных мостиков и, по подсчетам Фердинанда, пяти полных кругов, Миранде показалось, что она узнаёт место, где уже была раньше. Дорожка, которая вела ее от канала, упиралась в темную дверь и сворачивала вправо. Дверь была очень своеобразной, она выглядела так, словно ее сорвали с петель в какой-то средневековой крепости и повесили здесь с абсолютным безразличием к стилю, истории и окружению. Толстое дерево пересекали черные полосы кованого железа. В дверь на высоте человеческого роста был врезан прикрытый створкой глазок размером со щель от почтового ящика, а на маленькой табличке внизу было написано «El Suk» и мелким шрифтом «Discoteca». Никаких заманчивых огней оттуда не сияло, и рядом не висело постеров «Праздничная ночь для леди». Просто темная дверь. Миранда постучала. Никакого не было смысла так одеться и никуда не пойти.
Щель приоткрылась, и на Миранду уставились два глаза.
— Si? — сказали там.
— Хай, — улыбнулась Миранда. — Я немножко заблудилась и…
— Inglese? [36] — прервали ее.
— Я англичанка.
— У нас нет мест.
— Пожалуйста, может быть, я смогу просто узнать дорогу… — Щель захлопнулась. Миранда постучала сильнее. Глазок вновь открылся.
36
Англичанка? (итал.)
— Si? —
Миранда просто улыбнулась. Другой голос внутри спросил:
— Chi e?
— Una donna. Sola, — ответил смотревший и отвернулся.
— Sola?
— Si. [37]
Тяжелая дверь со скрипом отворилась, и крупный мужчина в феске пригласил ее войти. Другой, с головы до ног одетый в арабскую одежду, сидел позади, рядом с побулькивающим кальяном.
37
Кто там? — Женщина. Одна. — Одна? — Да (итал.).
— Отлично, — сказал он таким тоном, будто уже закончил половой акт.
— У меня нет денег, — сконфуженно призналась Миранда.
— Для всех леди сегодня бесплатно, — ответил он, слегка поклонившись и указывая на лестницу, ведущую вниз, где играла музыка. Пластмассовые светильники над лестничным маршем излучали оранжевый свет. Миранда вдруг подумала, что здесь может быть вечер в стиле семидесятых, а потом, с нарастающим ужасом глядя на стены, покрытые старым оранжевым вельветином — декоративный прием, последний раз встречавшийся в Одеоне Фелтхама в 1982 году, — она поняла, что здесь, скорее всего, каждый вечер был вечером в стиле семидесятых, как раз с семидесятых годов и начиная.
Еще ее слегка встревожило то обстоятельство, что клуб пустовал, если не считать бармена и мужчины средних лет в полосатой рубашке и с ярко-красным платком вокруг шеи. Увидев, как она спускается, он поманил ее к себе, и Миранда, столько наволновавшаяся за последние два дня, обнаружила, что бесстрашно к нему подходит. Если он и торговец живым товаром, он, безусловно, самый потешный из них. С залысинами, с брюшком и с тонким багровым носом, он был очень-очень пьян.
— Ah, — сказал он, когда она подошла достаточно близко, чтобы слышать его сквозь шум музыки. — Una bella donna [38] .
38
Красавица (итал.).
— Где? — спросила Миранда, поворачивая голову.
— Вы.
Она снисходительно улыбнулась.
— Я Гвидо.
— Миранда.
— Я гондольер.
И не успела Миранда ничего сообразить, как очутилась в самом средоточии таких чар соблазнения, по сравнению с которыми Фердинандовы цветы, дорогие платья, экспрессы и роскошные отели умерли бы со стыда. Через пять минут она чувствовала, что понимает Гвидо, что он искренне дорожит ее мнением, что она много для него значит. Он изливал свою душу с искушенной безыскусностью. У него было достаточно жизненного опыта, чтобы отнести Миранду к определенной категории — людей, которые считают себя обязанными перед теми, кто вызвал у них сочувствие и участие. Расскажи им, как ужасна твоя жизнь, и в своем слепом эгоистическом высокомерии они решат, что могут ее исправить. Поэтому Гвидо расписывал мучительную жизнь гондольера: бесконечные вокальные упражнения, хронические травмы и усталость от гребли, вечная неуверенность в заработке и, что хуже всего, необходимость возвращаться домой в Местре. Все, разумеется, вранье от начала до конца. Миранде стало очень-очень его жалко, ее изумляло, что она может найти у себя больше общего с этим пьяным немолодым итальянцем, чем с Фердинандом. Ладно, к черту уже Фердинанда. Заносчивый, фиксированный на задержке фекалий, избалованный мальчик из частной школы. Если он не может ничем с ней поделиться, она не хочет иметь с ним ничего общего.