Хищник

РуНикс

Медленно садясь, Морана сдержала крик боли, когда запротестовали ребра, сняла туфли и отбросила их в сторону.

Подняла с пола сумочку, стараясь не делать резких движений, и встала на дрожащих ногах. Прикусив губу, она постаралась прогнать боль. Без единого слова, без единого взгляда Морана вернула себе свое достоинство и шагнула к двери.

Жгучие щупальца боли прошлись по ногам и спине. Тело заставляло ее прочувствовать каждую ступеньку, по которой она пролетела. Боль между ног, которая была самым ярким моментом этого вечера, померкла на фоне других

болезненных ощущений.

Побитая, вся в синяках, Морана вышла из дома босиком, держа спину прямо и ни на кого не обращая внимания. Напряженное тело молило ее расслабиться и немного передохнуть.

Она не стала.

Морана глотала стоны и позволяла коже расцвести синим цветом. На руках, ногах и спине выступили кровоточащие ссадины, гравий подъездной дорожки резал кожу на ступнях. Но она продолжала идти к машине, своему единственному другу в мире боли, и достала из сумочки ключи, благодаря небеса за то, что всегда брала их с собой.

Морана села в машину, бросив сумку и телефон на пассажирское сиденье. Движение отдалось болью в каждой косточке ее тела, а мышцы, о существовании которых она даже не знала, пронзила агония.

Но она стиснула челюсти, не позволяя себе проронить ни звука, а глаза наполнились слезами, которые потекли по щекам, обжигая кожу там, где ее рассек мрамор.

Она выехала с аллеи, даже не удостоив проклятый дом взглядом, и отправилась в путь в глубокой ночи. Луна заливала светом дорогу, где по обочинам ровными рядами выстроились деревья. Морана ехала и ехала прочь, а слезы текли рекой.

Из горла вырвалось рыдание, а за ним еще одно, и еще, и еще, пока они не слились в неконтролируемый громкий плач в тихом салоне машины, смешиваясь со знакомым урчанием двигателя.

Морана ехала бездумно, пытаясь сдержать поток мыслей, но все внутри нее ломалось с каждым всхлипом. Она не знала, куда идти. У нее не было ни друзей, ни людей, которым она была небезразлична, ни места, куда она могла при необходимости отправиться. Она могла поехать в отель, но из-за потрепанной одежды и покрытой синяками кожи в дело могла вмешаться полиция, а она не могла этого допустить. Ей нельзя ехать ни в какое людное место. Даже в больницу.

Никто не выехал вслед за ней. Да и с чего бы? Ее столкнул отец. А если бы она сломала шею? Если бы умерла? Неужели она настолько не важна для него?

Спустя несколько минут неприятных раздумий Морана поняла, куда направляется – к пентхаусу.

Она бессознательно повела машину в сторону пентхауса. Почему? Это последнее место, в которое она могла поехать, должна была поехать. В особенности после сегодняшней ночи. В особенности в таком состоянии.

И все же она не ударила по тормозам.

Морана находилась в двух минутах езды, уже переехала мост и, хотя понимала, что не должна туда ехать, все равно повела машину дальше.

Что бы это значило? Она ехала к нему. Он написал, что не выбросил ее из головы, и, честно говоря, она тоже не выбросила его из своей. Но они по-прежнему были врагами, а их ненависть друг к другу не угасла.

Морана помнила

те стеклянные стены, помнила их перемирие на одну ночь, когда он сидел рядом с ней, совсем как порядочный человек. Могут ли они возобновить это перемирие? Стоит ли ей вообще просить об этом? Ведь она была не в лучшем состоянии – ни физически, ни эмоционально. Но все же, когда впереди показалось здание, а охранники, узнав Морану, пропустили ее внутрь, она припарковала машину и осталась сидеть в тишине.

Приятный запах автомобиля и звук собственного дыхания помогли ей немного успокоиться.

Но она не сделала ни шагу из салона.

Не смогла.

Морана хотела пошевелиться, выйти, пройтись. Но не могла.

Вытерев со щек слезы, которые текли не переставая, Морана тихо сидела в машине на темной парковке, а ее грудь тяжело вздымалась от рыданий. Сидя в салоне, она позволила себе плакать, рыдать так, как не позволяла никогда в жизни. Она оплакивала девочку, которой была, девушку, которая умерла после ее сегодняшнего падения. Оплакивала разбитые надежды, за которые зацеплялась, утраченные мечты и возможности. Морана плакала, потому что у нее не было никого, кто мог бы подставить плечо и обнять. Плакала потому, что ей пришлось обхватить саму себя руками, чтобы не дать развалиться на части в подземной парковке дома ее врага. Она плакала.

Внезапно раздавшийся сигнал лифта заставил ее вытереть слезы. Морана настороженно подняла взгляд. Не желала, чтобы кто-то увидел ее, хотя в глубине души ей очень этого хотелось.

Сглотнув, она обнаружила, как из лифта вышел Данте в том же костюме, в котором был в ресторане. Держа трубку возле уха, он тихо разговаривал с кем-то по телефону. Подошел к черному внедорожнику, припаркованному через два места от ее авто, и Морана увидела, как он замер, заметив ее машину, невинно примостившуюся на стоянке.

– Морана?

Черт.

Морана тихо открыла дверь машины, ругая себя за то, что даже не посмотрела, насколько сильно изранено ее лицо. Она вышла, закрыла за собой дверь и увидела, как Данте оглядел ее с головы до ног и с беспокойством округлил глаза.

– Я перезвоню, – сказал он в трубку, и его голос стал жестким, как и глаза, в которых вспыхнул гнев.

Морана вспомнила, как Амара говорила ей, что эти двое мужчин трепетно относятся к женщинам. Вспомнила, как Данте утешал ее, когда ей пришлось остаться на ночь. И слезы снова навернулись на глаза, потому что такое утешение, такая забота были ей незнакомы.

– Кто это сделал?

Данте шагнул к ней, держась на почтительном расстоянии, а его красивое лицо исказилось от злости.

Морану это тронуло. Тронуло, что, даже будучи ее врагом, он собирался наказать ее обидчика. Тронуло очень глубоко.

Морана громко сглотнула.

– Я упала с лестницы, – тихо ответила она чуть дрожащим голосом.

Очень надеялась, что Данте не станет спрашивать, что она здесь делает. На этот вопрос у нее не было ответа.

Он всматривался в ее глаза целую вечность, и его взгляд смягчился.