Хищники царства не наследуют
Шрифт:
Считавший себя неудачником и бестолочью, Андрей нуждался в брате, как в щите от невзгод, уповал на то, что тот толкнет его с перепутья в нужную сторону и непутевая жизнь покатится по новой, удачливой колее. С тем и приехал, томился в ожидании разговора, не зная, как и с чего он начнет.
После завтрака Балыков решил пройтись по Задонску, спуститься к Тешевке. В очередной раз удивившись тому, как мирно в Задонске уживаются трехметровый Ленин с указующим перстом и многочисленные купола монастырей, Балыков обошел обитель, увязая в суглинке, и направился к берегу вдоль высокого кирпичного забора, нарядного и беленого. Привычно подивился центральному Владимирскому
Ни мартовский берег, ни дорога к нему не радовали глаз. Серая и унылая картина умирания. Сонмища ворон и галок, не покидавшие этих мест на зиму, заполонили прибрежную рощу. Тишина нарушалась их наглыми криками и хлопаньем крыльев, так как эти «божии птицы» беспокойно перелетали с место на место. Здесь Андрей хотел подумать о том, что скажет брату, и о том, что тот ему ответит, о чем догадается, если умолчать. И стоит ли умалчивать, и как говорить вообще…
Дойдя до кромки воды, Андрей увидел ее мутную зыбь, осколки грязного льда, похожего на колотый сахар, обсиженный мухами. Постоял с полчаса и озяб. Ни одна мысль ему в голову не пришла. Он досадливо повернулся и заметил силуэт пожилой женщины в коричневом стеганом пальто и рыжем платке, которая брела от берега в город.
«Странно, – подумал Балыков, – мы должны были обязательно встретиться, тропинка тут одна. Почему же я ее не заметил, когда шел сюда?» Он решил догнать женщину и пошел, оскальзываясь, по растаявшей тропинке, взмешивая остатки снега и глину, огибая ветки ив и берез, стволы которых обступали берег. Не могла же эта паломница выйти из кустов? Там и схода-то к реке не было.
– Эй! Извините! – крикнул Балыков негромко, женщина не обернулась. Ему стало тревожно и даже страшно, и он крикнул громче. Вспуганная стайка ворон взметнулась вверх и загалдела. Женщина, не оборачиваясь, шагала впереди, метрах в двухстах от Балыкова, не медленно и не быстро, словно не слышала ни птичьего гвалта, ни окрика незнакомца. Андрей спешил за ней, но расстояние не сокращалось. Это было похоже на дурной сон, когда бежишь и не можешь догнать, или хуже того – убегаешь на ватных ногах от преследования.
– Да стойте же! – раздраженно крикнул Балыков. – Я вам говорю!
Не заметив нахально выползший из глины корень старой березы, Андрей споткнулся и упал навзничь, чертыхаясь и неправославно матерясь. Куртку он безнадежно измазал, джинсы моментально впитали в себя весеннюю слякоть. Отряхиваться смысла не было. Балыков поднялся и не заметил никакой старухи впереди. Он оглянулся вокруг – никого, только слева вдалеке маячила красная куртка молодого мужчины, выгуливавшего громадного черного пса, да сам пес, который гонял птиц на пустыре.
– Сбрендил я, что ли? Какая бабка Марфа… – злобно и громко спросил себя Андрей, плюнул вбок и побрел в гостиницу. Там он счистил грязь с подошвы, ледяной водой из колонки окатил обувь. В номере переоделся в сухие спортивные штаны, а куртку замыл. Синтепон стал влажным. Андрей покрутил куртку в руках и со вздохом пристроил ее на горячий обогреватель. До встречи с братом оставалось еще четыре часа.
До подворья было рукой подать, и Балыков в одном свитере прибежал в теплый коридор монастырского лектория. Низкое здание бывших
– Остробрамская икона Божией Матери, свежий список, – пояснил Павел, заметив, как взгляд Андрея остановился на образе. – Был в Беларуси в декабре, поднесли в личный дар.
Вошел служка, выслушал указания Павла и через пару минут накрыл стол: чайник, пара чашек, варенье и пироги.
– Хорошо у тебя, – с удовольствием сказал Андрей.
– Скажу традиционно: ждем тебя. Приходи к нам, и тебе будет хорошо, – с просто улыбнулся Павел, а Андрей тихо засмеялся. Стали пить чай, обмениваться новостями.
– Павел, а ты бабку Марфу вспоминаешь хоть иногда? – спросил Андрей осторожно.
– Странно, что ты заговорил о ней, когда она мне снилась недавно, – покачал головой Павел.
– Мне постоянно снится она, вернее, женщина, которая на нее похожа. И сегодня я будто видел ее на берегу Тешевки, – осмелился сказать Андрей.
Братья помолчали.
– А тебе как она снится, хорошо или плохо? – продолжил допытываться Андрей.
– Мы, православные, не придаем снам значения, – немного наставительно ответил Павел, – мы не верим в то, что умершие говорят с нами, что-то хотят донести до нас. Я просто радуюсь, когда вижу ее во сне, она была единственным человеком, который любил меня.
– Будет тебе, – усмехнулся Андрей, прихлебывая чай, – все тебя любили. А что она делала в твоем сне?
– Пустое это, Андрюша. Почему тебя это беспокоит? – спросил Павел.
– Плохо она мне снится, будто угрожает чем-то, смотрит строго, бормочет что-то злобно, предупреждает, что ли… – Андрей откусил от пирожка и порадовался сладкой и терпкой начинке из калины.
– Наша монастырская пекарня наладила пирожки печь, расхватывают их прихожане – будь здоров, – уклонился от разговора Павел.
– Говорили все, что бабка была ведьмой. Все в это верили. Даже умирала она странно, долго отходила, кричала, – возвращался Андрей к мучившей его теме.
– Соседи крышу разбирали, шифер снимали и венец разрубили, – неохотно вспомнил Павел. – Суеверия всё это. Что невежество с людьми делает!
– Ты панихиду какую-нибудь устрой, чтобы душа ее с миром покоилась, – сказал Андрей, – тошно мне, ей-богу, бывает от таких снов, словно ей что-то надо, словно она преследует меня.
– Конечно, не беспокойся, отслужу сам, – кивнул Павел.
Помолчали, прихлебывая чай, прикусывая пирожками.
– Я вижу, ты не все со мной обсудил, – продолжил пытливо брат.
– Да, – ответил Балыков, – с недавних пор стал я кое о чем задумываться, и ты, как истинный православный христианин, можешь мне в этом помочь, хоть я и безбожник. Знаю, что ты всегда рад помочь и советы твои не пустые.
– На работе тебе трудно? Или в семье нелады? – спросил участливо Павел, подавая брату белоснежное льняное полотенце.
– Везде, – закачал головой и невесело засмеялся Андрей.