Хлеб

Черниченко Юрий Дмитриевич

В 1886 году в Хуторке было посажено пятьдесят километров лесных пород. Избраны быстрорастущая гледичия (ее тут и теперь называют «баронской акацией») и ясень. Мы смотрели старейшие поля, и Константин Георгиевич Лепешкин, главный агроном совхоза, все обращал внимание на крайнюю экономность: полосы трех-четырехрядные, безо всякого кустарника, отличной продуваемости. Такая полоса дешева в уходе, ее легко чистить. Непродуваемые запускаются и дичают, кроме прочего, потому, что на очистку гектара требуется до пятисот рублей зарплаты — средства громадные, если учесть масштабы хозяйств. А промах первых лесоводов в том, что за межполосное расстояние они принимали версту, эрозию тогда сковывала целина. В половину бы теснее стояли живые изгороди — и

на старых отделениях «Хуторка» не выдуло бы нынче ни гектара озимей! Продуваемый ряд деревьев гасит ветер на расстоянии 35 высот за собой, средняя высота взрослых полос — около пятнадцати метров. Следовательно, при сплошной распашке расстояние между поперечными барьерами не должно превышать полукилометра. Этого родоначальники степного лесоводства, видимо, не знали, но что главное не в ширине зеленой стены, а в ее высоте и продуваемости, они понимали прекрасно.

Коротенький акт, написанный на месте событий, — словно рецензия на многотомную, вековую историю лесоводства… Сразу после бурь специалисты исходили поля двух районов Донецкой области и определили работу полос. В колхозе имени XXII съезда КПСС Волновахского района площадь лесных насаждений составляет от пашни 3,7 процента, создана законченная система, гибель «безостой-1» от морозов небольшая, выдувания нет. В том же районе колхоза имени Жданова (доля леса — 1,2 процента, полосы единичны) выдуто и засыпано шестьдесят процентов озимых. Сходная картина в Володарском районе: поля колхоза имени Щорса понесли тяжелый урон, племзавод «Диктатура» шторм выдержал без потерь. Итак, отныне полезащита может оцениваться по трем позициям: система, продуваемость, высота.

За пятилетие массовых посадок после 1948 года на Кубани к 20 тысячам существовавших было прибавлено 106 тысяч гектаров насаждений, к нынешней беде уцелела 81 тысяча, преобладают акация, наползающая на поля, недолговечный абрикос, клен, лох. Дуба, что любит расти «в шубе, но без шапки», медленно набирающего высоту, но вечного, мало. Сейчас высказываются за сочетание дубовых линий с быстро растущим тополем, деревом краткого века. Для создания законченной системы Кубани и соседним районам Северного Кавказа нужно прибавить четверть миллиона гектаров посадок, в прошлом году степью всей зоны посажено менее десяти тысяч, завершение комплекса может затянуться на десятилетия.

Это о средствах обороны. А что же враг, ветер?

Те же летописи «Хуторка» способны неопровержимо доказать, что никакой внезапности нападения не было. За четырнадцать лет до 1953 года пыльные бури десять весен губили на новых отделениях посевы озимых. На северо-востоке края эрозия — противник старый, методический, а ветры и прежде достигали сорока, даже шестидесяти метров в секунду. Перед самыми ураганами «Советская Кубань» статьей «Земля просит защиты» напомнила урон всех районов края за недавние весны: 1960 год — охвачено эрозией 530 тысяч гектаров пшеницы и ячменя, 1965 год — погибло 300 тысяч гектаров. И если излюбленное докучаевское «природа не делает скачков» в смысле диалектическом неверно, то в данном случае, пожалуй, подтверждается: размах эрозии явился скорей количественным шагом, чем катастрофическим скачком. Что ветру злодействовать все легче, говорят пыльные бури, повторившиеся в нынешнем апреле при сравнительно низких скоростях: наносы готовы служить запалами. Враг неумолим и открыто демонстрирует силу.

Наконец, о факторе психологическом, о настроениях людей районного звена, передающихся в хозяйства неведомо как, но в точности, без искажений. Тут разница, понятно, вызывается различием и опыта, и жизненных целей, и складом характера. Схематизируя, можно говорить о трех подходах к прошедшему.

Первый секретарь Курганинского райкома И. В. Кулиниченко прежде работал помощником первого секретаря крайкома, человек он целеустремленный, волевой, хорошо знающий не только район, но и край в целом. Что бы ни наделали бури, главной задачей он ставит не убавить валового сбора. Взят курс на кукурузу,

и это, видимо, единственный выход, хотя прибавка пропашных сразу после бурь никак не укрепит почву. Многократная обработка, говорит он, действительно сильно истощает: на иных полях из-за выдувания в одну весну приходилось трижды пересеивать свеклу, и земля становилась как дорога. Но эрозии тут не подавить, она всегдашняя: «Армавирский коридор». Или «труба», или «ворота», один черт. Слишком много берут с Кубани, чтоб можно было что-нибудь сделать. Трав район чуть прибавит, но лесополосы… Никто не может утверждать, что они спасают. После бурь приезжал академик Синягин, его просили организовать над районом шефство ВАСХНИЛ: если в опытных целях дать полную норму минеральных удобрений, Курганск сможет получать по пятьдесят центнеров зерновых.

Павел Касьянович Чайкин недавно, как рассказывает, нашел и перечитал старый документ — план преобразования природы по Ново-Покровскому району, где ему пришлось работать после института.

— Если бы план был осуществлен, ветру бы такой барьер не взять! Он был комплексным, научным, но что губило его, даже когда выполнялся? Перевыполнение. Давали колхозу двадцать гектаров полос, а он рапортует: есть сто! Посажена дрянь всякая — желтая акация, лох, ильмовые… Нет, в научном деле не могло и не может быть соревнования, идти надо медленно и верно. Если бы исполнили тот план!..

Лабинск тоже пошел на увеличение пропашных, но с оглядкой: надо, чтоб «заживала сбитая холка» и чтоб поздней уборкой кукурузы не поставить под удар сев озимых для семидесятого года. В плане стратегическом — возвращение к программе 1948 года.

На взгляды Андрея Филипповича Недилько, первого секретаря Новокубанского райкома, большое, кажется, влияние оказала работа в Ираке. Пришлось в роли советского специалиста заниматься ирригацией долин прежнего эдема, превращенного эрозией в полу- или полную пустыню. В разговоре нет-нет да и вспомнит…

Район лежит под ставропольским плато, тянущемся по правому берегу Кубани. Оттуда-то и несет песчинку, таран в руках ветра. А чтоб мне понять, что за район, Андрей Филиппович взял и завернул в конезавод «Восход».

Могучие вековые дубы среди лужаек, пруды, аллеи, тишина и чистокровные скакуны в станках старинных конюшен. Доверчивые, общительные жеребята, остроухие внимательные кобылы и отцы-производители с родословными на манер королей. Про этих аристократов знает весь коннозаводческий мир, цены на них предлагаются шестизначные.

Вывели Анилина, феноменального скакуна, трижды взявшего главный европейский приз, «лошадь столетия». Понимая, что им любуются, дивной красоты жеребец стал малость кокетничать: зубами тянул из рук конюха ременной повод, лез, выгибая шею, в карман за сахаром, потом, когда сняли узду, показал в деннике и рысь, и картинный шаг. Вот и свежесть заповедной Кубани, края мягких трав, солнца, прохлады и тучной земли, с жизненной силой природы, способной на совершенные, идеальные творенья! Что Месопотамия с пропавшим деревом познания добра и зла — вот Анилин, и комментарии излишни!

В кабинете главного агронома Ткачика (секретарь ласково зовет его Валей) пахло летом, сенокосом: благоухали снопы люцерны, тимофеевки. Недилько «кулачил» запасливого агронома, добывая семена трав для потрепанных эрозией хозяйств.

— До этого района я сам не знал, что такое бобово-злаковая травосмесь. Чудо, красотища! У Вали и костер, и житняк, и клевер, густющий ковер, но по сорок центнеров сена берет, а мы что на плато получаем? Пыль да беду. До войны, это точно, там всадник в травах скрывался, а содрали дернину — ни урожаев, ни покоя внизу: главный очаг эрозии для всего района. Своя целина нужна была, как отстать! Нет, тысяч двадцать гектаров этой головотяпской пашни надо залужать. Ну да, сразу — «кто позволит?» Но внизу-то виднее. Лесополосы… Когда еще они станут действовать, через пятнадцать лет? А трава — через год, зеленый пластырь. Гасить пожар — это не давать ему заняться.