Хлопоты в Польенсе
Шрифт:
– Это было в 17.15. Лакей принес ему чай прямо сюда. Позднее он позвонил, чтобы камердинер принес ему домашние туфли. Насколько можно судить, камердинер был последним, кто видел его живым.
Мелроуз кивнул и обратил внимание на письменный стол.
Множество безделушек и других предметов было перевернуто и разбито. В первую очередь бросались в глаза большие, украшенные эмалью часы, лежавшие на боку в самом центре стола.
Инспектор прокашлялся.
– Это можно назвать удачей, сэр. Как видите,
Полковник не отрывал взгляда от часов.
– Вы сказали, это очень кстати, даже слишком кстати, что мне совсем не нравится, инспектор.
Он оглянулся на остальных. Его взгляд, казалось, спрашивал, что думает об этом мистер Квин.
– Очень уж аккуратно получается, – пробормотал Мелроуз.
– Вы понимаете, что я хочу сказать? Так не бывает.
– Вы хотите сказать, что часы не могли так упасть?
Полковник осторожно поставил часы на подставку и обрушил на стол сильный удар. Часы закачались, но устояли. Мелроуз повторил все сначала, и часы медленно, как бы с неохотой, упали циферблатом вверх.
– Когда было обнаружено преступление? – резко спросил Мелроуз.
– Как раз около семи, сэр.
– Кто его обнаружил?
– Дворецкий.
– Позовите его сюда. Я хочу с ним встретиться. А где, кстати говоря, леди Двайтон?
– Она легла, сэр. Горничная говорит, что она в ужасном состоянии и не может никого видеть.
Инспектор отправился на поиски дворецкого. Мистер Квин задумчиво смотрел в камин, мистер Саттерфвейт последовал его примеру. Вдруг он наклонился и подобрал маленький осколок выпуклого стекла, застрявший в каминной решетке.
– Вы хотели меня видеть, сэр?
Это был голос дворецкого, все еще неуверенный и дрожащий.
Мистер Саттерфвейт положил осколок в жилетный карман и обернулся.
– Садитесь, – мягко проговорил полковник, – вы дрожите. Я понимаю, каким это было ударом для вас.
– Да, сэр.
– Я не задержу вас долго. Ваш хозяин, полагаю, пришел в пять?
– Он распорядился, чтобы чай ему принесли прямо сюда. Когда я пришел забрать поднос, он попросил, чтобы я прислал ему Дженнингса – это камердинер, сэр.
– В котором часу?
– Минут десять седьмого, сэр. Я передал Дженнингсу. Когда я пришел сюда в семь часов, чтобы закрыть окна и задернуть портьеры, только тогда я увидел…
Мелроуз прервал его:
– Да, да, не будем возвращаться к этому. Вы не трогали тело и ни к чему не прикасались, не так ли?
– Нет, конечно, сэр! Я сразу позвонил в полицию.
– А потом?
– Я сказал Джанет, горничной хозяйки, чтобы она сообщила ее сиятельству.
– Вы не видели хозяйку в этот вечер?
– В общем-то так, сэр. Ее сиятельство с момента трагедии из своих комнат не выходили.
– А до этого вы ее
– Я… я видел ее мельком, сэр, когда она спускалась по лестнице.
– Она входила сюда?
Мистер Саттерфвейт затаил дыхание.
– Я… я думаю, да.
– Во сколько это было?
– Около половины седьмого, сэр.
Мелроуз набрал в легкие побольше воздуха и произнес:
– Достаточно, благодарю вас. Будьте добры, пошлите ко мне Дженнингса.
В Дженнингсе была какая-то непроницаемость и скрытность.
Мистер Саттерфвейт подумал, что такой человек вполне мог убить своего хозяина, если бы был уверен, что не будет разоблачен. Он с интересом слушал, как Дженнингс отвечал на вопросы полковника. То, что он говорил, звучало вполне убедительно: он принес хозяину мягкие домашние тапочки и забрал спортивные туфли.
– Что вы делали после этого, Дженнингс?
– Вернулся в камердинерскую, сэр.
– В котором часу это было?
– Где-то после четверти седьмого, сэр.
– А где вы были в половине седьмого, Дженнингс?
– В камердинерской, сэр.
Полковник Мелроуз кивком головы отпустил камердинера, глядя вопросительно на Кертиса.
– Все верно, сэр. Я проверял. Он действительно находился в камердинерской с шести двадцати до семи часов.
– Это ставит его вне подозрений, – заметил с сожалением Мелроуз. – Кроме того, отсутствует мотив.
Послышался стук в дверь.
– Войдите, – сказал полковник.
Показалось испуганное личико горничной.
– Извините, леди узнала, что полковник Мелроуз здесь, и хотела бы его видеть.
– Конечно, – сказал Мелроуз, – я немедленно иду. Вы покажете куда?
Но чья-то рука отодвинула девушку в сторону, и в дверях показалась сама леди Двайтон, похожая на пришелицу из другого мира.
Она была одета в облегающее одеяние из синей парчи слегка приглушенных тонов в стиле средневековья. Ее тициановские волосы, разделенные посередине пробором, спускались на уши и тяжелым узлом лежали на изгибе шеи. Руки были обнажены.
Одна из них оперлась о дверной косяк, другая беспомощно висела вдоль тела, в ней она сжимала книгу. Мистер Саттерфвейт подумал, что она похожа на Мадонну, сошедшую с одного из полотен раннего средневековья.
– Я пришла, чтобы сказать вам… сказать вам…
Голос у нее был глубокий и звучный. Мистер Саттерфвейт так был захвачен драматизмом этой сцены, что совсем забыл о происходящем.
Мелроуз провел леди Двайтон через холл в маленькую переднюю, стены которой были обиты выцветшим шелком. Квин и Саттерфвейт последовали за ними. Леди Двайтон опустилась на низкую кушетку, откинула голову на красновато-коричневую диванную подушку и закрыла глаза. Все трое смотрели на нее.