Ходячие Мертвецы: Восхождение Губернатора
Шрифт:
— Филип…
— Я не могу отпустить ее, Брайан… я не могу… она все, что у меня есть.
Брайан делает глубокий вздох, борясь с собственными слезами.
— Она — монстр… она больше не Пенни.
— Я знаю это.
— Тогда почему…
— Я вижу её и пытаюсь вспомнить… но не могу… не могу вспомнить… Я не могу вспомнить ничего, кроме этого безумия, в котором мы оказались… и того, как дорожные крысы застрелили её… ведь она всё, что у меня есть… — Боль и горе, наполняющие его голос, начинают нарастать, превращаясь во что-то страшное и тёмное. — Они забрали её у
У Брайана перехватывает дыхание. Он смотрит, как Пенни обгладывает отрезанную ногу. Он отворачивается. Он не может больше выносить это. Его живот сжимается в позывах рвоты, а рот увлажняется. Он чувствует, как к его горлу подступает жар и медленно поднимается на ноги.
— Мне надо… Я не могу оставаться здесь, Филип. Мне надо идти.
Брайан разворачивается, спотыкаясь вылетает из прачечной и на середине коридора падает на колени и громко изрыгает рвоту.
Его желудок почти пустой. Из него, главным образом, в болезненных судорогах, выходит только желчь. Его тошнит и тошнит, разбрызгивая кислоту на всю шестифутовую длину коридора между прихожей и гостиной. Он извергает содержимое своих кишок, и немедленно покрывается холодным потом по всему телу, захлебываясь кашлем. Приступ продолжается бесконечно долгое время, и каждый кашель мучительно пульсирует в его ребрах. Он кашляет и кашляет до тех пор, пока в изнеможении не рушится на пол.
В пятидесяти футах при свете фонарика, Ник Парсонс упаковывает свой рюкзак. Он засовывает смену белья, несколько банок с бобами, одеяла, фонарик и немного воды в бутылках. Он что-то ищет на загроможденном журнальном столике.
Брайану наконец удается сесть. Он вытирает рот тыльной стороной кисти.
— Ты не можешь уйти, мужик… не сейчас.
— Чёрта с два, могу, — отвечает Ник, отыскивая Библию, среди бумаг.
Он кладет Библию в рюкзак. Приглушенные чавкающие звуки достигают прихожей, подпитывая нервозность Ника.
— Умоляю тебя, Ник.
Ник застёгивает молнию на рюкзаке. Он не смотрит на Брайана, говоря:
— Я не нужен вам.
— Это не правда. — Брайан ощущает горький вкус желчи.
— Я нуждаюсь в тебе сейчас больше, чем когда-либо… мне нужна твоя помощь… надо держаться вместе..
— Вместе? — Ник поднимает глаза. Он забрасывает рюкзак на плечи, а затем идет мимо Брайана, тяжело опустившегося на пол. — Уже долгое время здесь никто не держится вместе.
— Ник, послушай меня.
— Он слишком далеко зашел, Брайан.
— Слушай. Я понимаю, о чем ты говоришь. Но дай ему еще один шанс. Может это был единичный случай… Возможно… Я не знаю. такое несчастье. Только ещё один шанс, Ник. Нам будет намного проще выжить, если мы останемся вместе.
В течение долгого, мучительного момента, Ник обдумывает всё это. Затем с утомленным, раздраженном вдохом, который словно выпускает его душу на волю, он опускает рюкзак.
На следующий день, Филип исчезает. Брайан и Ник даже не пытаются искать его. Большую часть дня они проводят не выходя из квартиры, едва разговаривая друг с другом, ощущая сами себя подобно
Около пяти часов вечера, они слышат странный гул, приходящий снаружи. Гул похож на гибрид звуков цепной пилы и двигателя лодки. Беспокоясь о том, что он может иметь отношение к Филипу, Брайан подходит к чёрному ходу и прислушивается, затем выходит на улицу и делает несколько шагов по цементу заднего крыльца.
Шум становится громче. Вдали, на северной стороне города, грозовая пыльная туча поднимается в стальное серое небо. Шумное завывание двигателей и ярости убывает на ветру, и Брайан с облегчением понимает, что это всего лишь кто-то маневрирует на гоночном автомобиле по треку для мотоциклетных гонок. Время от времени, ветер эхом доносит звуки одобрительных восклицаний.
На мгновение, Брайан паникует. Разве эти идиоты не понимают, что весь этот шум притянет всех Кусачих в пределах пятидесяти миль? Брайан ошеломлен этим звуком циркулярной пилы, доносимым ветром.
Как блуждающий радио-сигнал, это задевает что-то обострившееся внутри него. Болезненные полузабытые воспоминания о времени до эпидемии, о ленивых воскресных днях, спокойных ночных снах, хождении в проклятый продуктовый магазин за распроклятым молоком.
Он надевает свой пиджак и говорит Нику, что идет на прогулку.
Вход на гоночный трек с главной улицы огорожен, высокое заграждение тянется между двумя кирпичными колоннами. По мере приближения, Брайан видит кучи мусора и старых шин, нагромождённые возле полуразрушенной билетной кассы, заколоченной исписанными досками.
Шум поднимается до рези в ушах: рёв двигателей и беснующийся толпы, сопровождающийся запахом бензина и жжёной резины. В небо поднимаются клубы пыли и дыма.
Брайан находит лазейку в заграждении и направляется туда, но вдруг слышит голос.
— Эй!
Он останавливается, поворачивается, и видит троих мужчин в неопрятном камуфляже, приближающихся к нему. Двоим из них около двадцати, у них жирные длинные волосы и штурмовые винтовки, взведённые на плечо, как у патрульных. Самым старший из троих — стриженный ёжиком агрессор в оливковом пиджаке, застёгнутом патронташем на груди — он выделяется из всех, очевидный лидер в этой команде.
— Плата за проход сорок баксов или эквивалент в продуктах, — говорит главный.
— Плата за проход? — недоумевает Брайан. Он замечает табличку на нагрудном кармане старшего: майор Гэвин.
До этого момента, Брайан только угадывал проблески порочности солдата Национальной Гвардии, но теперь, в непосредственной близости, Брайан отчётливо различает вспышки безумия в его морозно-голубых глазах.
В его дыхании пары Джим Бима.
— Сорок баксов за взрослого, сынок, ты взрослый? — насмехаются другие мужчины.
— Дети до восемнадцати проходят бесплатно. Но, сдаётся мне, тебе побольше.
— Вы требуете с людей деньги? — Брайан в замешательстве. — Теперь, в такие времена?