Hold Me
Шрифт:
Терпи. Томас молча терпел, и ты сможешь.
Блять.
Блятьблятьблять.
Отвратительное мычание, и я вновь прячу лицо в ладони, стискивая зубы.
Терпи. Ты всю свою жизнь терпишь.
***
Коридоры больницы светлее, чем кажется. Изабелл ходит кругами, стоя за дверью палаты, в которой пытаются усмирить её дочь. И женщина слышит крик, слышит ругань, и ее глаза наливаются слезами. Она кусает красивые ногти, порой трет веки, избавляясь от тяжести в них, и вновь слушает. Голос дочери за дверью постепенно затихает. Ей, видимо, ввели успокоительное. Изабелл держит руки на груди, продолжая нервно шататься от стены к стене, пока из палаты не выходит знакомый ей уже больше десяти лет доктор Харисфорд, который последнее время при виде
— Как она?
— А как ты считаешь? — Обращение без намека на уважение. Мужчина поправляет очки, хмуро вскинув голову. — История повторяется, Изабелл.
— Но, но, — запинается. — Вы ведь сможете ей помочь? — Паника в глазах. — Я хочу, чтобы именно вы работали с ней. Вы ведь знаете её и причину её заболевания, и… — Начинает нервно тараторить, чем вызывает лишь раздражение со стороны врача:
— Я определенно буду заниматься ею, и ты больше не станешь лезть в мою работу, говоря, что знаешь, как лучше, — бросается в нее словами, заставляя женщину прикусить язык. — Тебе не одурачить меня. Думаешь, я поверю, что в тебе резко пробудился материнский инстинкт, поэтому ты вернулась? Нет, ты лишь чувствуешь ответственность и вину. Тебе стыдно и тяжело жить с этой тяготой на душе, поэтому ты вернулась и сделала этим только хуже. Это далеко не любовь к своему ребенку. Это пустая попытка искупления, так что отныне ты будешь приходить, если я тебе разрешу, — сует карточку в карман белого халата, разворачиваясь, чтобы уйти.
— Но, если история повторяется, то Эмили вновь будет нуждаться во мне, — волнуется Изабелл, спеша за Харисфордом, который хмуро проговаривает:
— Не беспокойся, я попытаюсь избавить её от этого дерьма.
***
Темно. Сколько времени? Не важно. Я буду ждать.
На улице холодает быстрее, чем обычно. Ветер ковыряет больные раны на моей коже, заставляя сильнее натянуть капюшон кофты на лицо. Всё ещё сижу на крыльце в напряженном ожидании. Мой рассудок сходит с ума, ведь понятия не имею, где они могут так долго быть? Черт возьми, всё было бы куда проще, если бы… Стоп, ни хера не проще. Проще уже никогда не будет. Мы вернулись в самое начало. Мы вернулись к несмотрящей в глаза Эмили. Мы вернулись к равнодушному мне. Как раньше. И я уже устал пугаться того, что меня ждет. Я устал. Я в холодном поту и скрытом ужасе сижу здесь битый час, сдерживая эмоции подставным равнодушием. Ещё немного — и Эмили придет. Тогда я должен быть готов. Я должен быть самим собой, так?
— Дилан? — я даже не поднял головы, ведь голос отца того не стоит. Он вернулся сюда без машины, видимо, решил проветрить голову и прогуляться. Ублюдок. Этого козла мне ещё для большей ненависти не хватает.
Мужчина садится рядом на крыльцо, вздохнув полной грудью, и роется в кармане своей куртки, пуская пар изо рта, ведь нас окружает дикий мороз:
— Хочешь, закурить? — молчу. — Знаешь, — он поджигает кончик сигареты, и меня впервые выворачивает от запаха никотина. — Я давно хотел поговорить с тобой, но… Ты ведь не из тех, кто станет слушать, — начинает. Молчу. Всё ещё. И собираюсь так продолжать. Мужчина держит в одной руке термос, улыбаясь:
— Джойс сделала тебе чай. Она предложила заварить кофе, но я помню, что ты его терпеть не можешь, — говорит медленно, слабо, устало, после чего делает затяжку, пуская облако дыма в воздух. — Сейчас не самое подходящее время для ворошения прошлого, но я всё равно хочу кое-что сказать, — я молчу. Я буду молчать. Я не посмотрю на него. Никогда.
— Тот день, когда я уехал от вас с мамой, — продолжает? С какого хера он не затыкается, блять?! — В тот день ты смотрел на меня так же, как сегодня в участке. Страх. Вот, что я видел, а так же мольбу. Всё, как тогда. Единственные два случая, когда ты проявил какие-то эмоции при мне, и это печально. Мне хотелось бы видеть немного иное выражение, — хрипло говорит, продолжая курить. — К чему
— Мне не нужно твое разрешение, — слова сами срываются с языка хотя я не желал вовсе говорить с ним, и, несмотря на мою грубость, сам факт, что я открыл рот, заставляет мужчину расслабиться:
— Не сомневался. Просто, я хочу, чтобы ты знал — я на твоей стороне, — не трогает. Совершенно. Пусть засунет себе это дерьмо в глотку. Он мне не нужен. Поезд ушел лет десять назад, если не больше.
Стук каблуков. Поднимаю голову, хмуро уставившись на женщину, что качается из стороны в сторону, ковыляя к калитке, и пинает её ногой, поднося сигарету к ярким губам. Пьяна. Вскакиваю на ноги, хотя сил для действий больше нет. Мужчина поднимается, но не обращаю на него внимания, высматривая рядом с женщиной Эмили, но её нет. Быстро иду к алкоголичке, которая вызывает внутри меня всё больше отвращения, и встаю перед ней, хотя женщина вовсе не замечает меня. И не собирается замечать.
— Где она? — хриплым голосом задаю вопрос, кусая больные губы. — Эй! — кричу, ведь женщина поднимает ладонь, покачиваясь, и обходит меня, шепча невнятно: «Ей помогут».
— Эй! — хочу схватить её за шиворот, но отец перехватывает мою руку, прося:
— Успокойся.
Отдергиваю её, делая шаги в сторону матери Хоуп, но отец вновь тащит меня обратно, продолжая настаивать на моем успокоении, а женщина повторяет одно и тоже, подбираясь к двери своего дома.
— Эй! — кричу ей, паникуя, ведь она так и не дала ответ. Она не сказала, где мне искать Эмили. Я не могу терпеть это. Не могу больше сидеть в неведении. Я сойду со своего чертова ума, если она не скажет! — Блять, ты… — женщина открывает дверь, уже переступая порог дома, и я не выдерживаю, выхватывая из рук отца термос, и размахиваюсь, бросая в сторону двери, но он влетает рядом. В стену, со звоном падая на крыльцо.
Чертова… Чертова дрянь.
Дерьмо.
***
В палате поддерживают нормальную температуру, но её кожа всё равно мокрая. В холодном поту, ведь перестройка организма вновь запущена. Процесс идет, и доктор Харисфорд не думает на этот раз терять время. Он сидит напротив её кровати, пытаясь говорить медленно, ведь зрачки девушки не реагируют на свет, медленно расширяясь, когда его выключают, а затем так же медленно сужаются, когда комната вновь озаряется светом. Реакция не нормальная.
— Эмили, — мужчина снимает очки, недолго крутя их пальцами, после чего кладет на столик рядом, взяв в руки папку с именем пациента. — Ты меня помнишь? Я — доктор Харисфорд. Мы с тобой дружим уже больше десяти лет.
Девушка сидит на кровати, вжимаясь в угол. Бледная кожа лица влажная. К ней липнут локоны волос. Голубые глаза не светятся, не блестят, как обычно. Вид болезненный. Хоуп смотрит в потолок, медленно, но громко заглатывает воздух носом, пока доктор пытается вытянуть её на контакт:
— Я могу помочь тебе, но для начала, тебе нужно немного успокоиться, понимаешь?
Девушка опускает на него свой взгляд, медленно моргая, и шепчет мокрыми губами:
— Я ничего не чувствую.
— Это из-за препарата, завтра тебе будет легче, — объясняет Харисфорд, опуская заинтересованный взгляд на темно-красную кофту, что девушка всё это время сжимает в руках, никому не отдавая. — Чья это вещь? — спрашивает, а Эмили долго думает, опуская голову, чтобы взглянуть на кофту, и морщится, качнув головой. Она в ступоре. Сбита с толку. В груди пусто. Нет больше тепла. Ничего не осталось.