Hold Me
Шрифт:
Хоуп ерзает на полу, уже слабее дергая руку. У неё кончаются силы. У меня их нет вовсе. Эмили всё выжимает из меня, мы с ней толком не знаем друг друга, но её способность влиять на мое эмоциональное состояние пугает. Я всегда пытаюсь быть менее пробиваемым, но здесь, сейчас чувствую себя уязвимым. Так не должно быть.
Моя хватка слабнет. Пальцы уже не так крепко держат руку девушки, которая прижимается лицом стене, стонет и мычит, иногда вновь пробивает рыдание, но уже не такое громкое. Я поворачиваюсь к ней лицом, но не смотрю на неё. Отпускаю тонкое запястье девушки, и то бьется о плиточный пол. Эмили прячет лицо, продолжая тихо шептать: «Мама», — интонация вопросительная.
Делаю шаг назад. В сторону двери. Мне вовсе не стоило в это лезть. Я приехал с одной целью — отвязаться
— Мам… — Эмили плачет, прижимая к себе колени, и всем телом жмется к стене, давясь слезами.
Разворачиваюсь к ней спиной, с каким-то опустошением принимаю тот факт, что сбегаю. Но это единственный выход, который мне виден.
«Он обнимает», — эта ночь. Внезапно события проносятся в голове. Я пришел. Выпивший. К ней. В дом человека, из-за которого моя семья распалась. Без разрешения. Я грубил Эмили, и та имела право выгнать меня, вызвать полицию, но вместо этого…
«Он обнимает».
«И мне становится легче».
Переступаю порог, остановившись. Разве, она не хотела помочь мне тогда? Разве я…
От злости скрипят зубы. Поворачиваю голову, уставившись на девушку с каким-то осуждением.
Какого черта ты собиралась мне помогать?
Эмили начинает медленно биться головой о стену. Мои руки вовсе опускаются. Возвращаюсь обратно, к ней, осторожно опускаясь на колено, чтобы не вызвать у девушки испуг. Ладони моментально потеют, а пальцы хрустят, когда сжимаю их, неуверенно протянув руки к Хоуп, которая вздрагивает, желая отползти от меня с ужасом в глазах, но напрочь перебарываю свой дискомфорт, обхватив её плечи руками, и притягиваю к себе, заставив свое же сердце остановиться.
Прикасаться к кому-то таким образом странно.
Как и ожидалось, Эмили начала пихаться, что-то кричать, но сил у неё совершенно не осталось. Она дергается, хныча, и упирается ладонями мне в грудь, а голову запрокидывает, мычит, отталкивая, но не даю ей возможности заставить меня разжать руки. С каждой пройденной минутой Хоуп слабеет. Я нахожу в себе силы сесть у стены, аккуратно повернув девушку к себе. Эмили сидит на коленях, прижата телом ко мне, её руки давно опущены на пол. Она без движения. Лишь грудная клетка нечеловечески быстро двигается. Осторожно возвращаю голову Эмили в нормальное положение, и теперь она упирается носом мне в шею. Могу слышать, как она быстро дышит. Кожа горячая, словно у неё жар. Я впервые настолько близко к кому-то в физическом плане, поэтому сам ощущаю, как становится душно. Продолжаю хмуро всматриваться в темноту перед собой, но уже не так сильно сжимаю руками тело девушки, которая вовсе, кажется, засыпает, хотя и продолжает что-то шептать.
Но её слов мне уже не разобрать.
Нет возможности думать.
***
Объятия — одна из самых сильных и чистых, не несущих в себе никакой пошлости, форм проявления чувств, так как вы можете ощутить чье-то присутствие, его пульс, дыхание. Вы находитесь в такой близи к другому человеку, что невольно ощущаете себя в безопасности.
Дилан моргает, прекратив дышать, когда Эмили шевелится, удобнее устраиваясь на его груди. Она будто спит. Нет, девушка правда спит. О’Брайен не хочет даже оценивать свои действия — он помогает ей выпрямить ноги, придерживает за спину, чтобы Хоуп не завалилась на холодный пол. Вздыхает от усталости, опустив взгляд на девушку, и поправляет свою бейсболку, после чего останавливает ладонь над волосами Эмили. Хмурится, пальцами осторожно приглаживая их и поражаясь, что они оказывается такие мягкие, хотя на вид кажутся соломой. Касается пальцами запястья девушки, кладет её руку к ней на живот, разглядывая кожу, покрытую шрамами и чем-то похожим на ожоги. Большим пальцем поглаживает один из многочисленных поврежденных участков, вновь взглянув на лицо спящей от бессилия Хоуп. Снова обирает упавшие локоны с её лба за уши, кончики пальцев сами скользнули по гладкой коже щеки, опустились ниже к шее, ключицам. Взгляд Дилана следует за рукой. Один из рукавов кофты девушки сильно съехал, поэтому парень поправляет его, скрывая оголенный участок кожи груди.
Нет, Дилан — не идиот, но до этого момента он видел в ней только ненормальную. Чокнутую, которой явно стоит следить за тем, куда едет её крыша.
Но кроме всего этого Эмили Хоуп — девушка.
О’Брайен моргает, будто с иного ракурса рассматривая Хоуп, и давится. Кашляет, когда Эмили носом упирается ему в грудь, шевеля губами, и делает тяжелый вдох, отчего по всей коже парня бегут мурашки. Внутри какой-то каламбур из ощущений, в которых не хочется разбираться. Дилан не желает разбираться в самом себе, ведь боится, что случайно может осознать. Понять, что его стремление к общению с Эмили — это не просто интерес к её заболеванию.
========== Глава 17. ==========
Под кожей. Она ощущает холод под тонким и бледным слоем, на щеках, обветренных губах. Мокрые ресницы неприятно касаются век, когда стоит прикрыть глаза, чтобы на секунду потеряться в тишине, темноте, что ложится на всё тело, полностью накрывает, заставляя испариться в себе, отдать каждую клетку своего организма на безжалостное уничтожение, которое принимаешь без колебания, ведь не можешь дышать. Кислород окружает тебя, втягиваешь его в легкие, но тебе мало. Не насытиться, твое подсознание отвергает мысль морального удовлетворения от того, что ты просто дышишь. Именно на это ты способна в данный момент. Ни на что большее. Словно растение, за которым требуется уход, но он стоит на пыльном подоконнике, медленно умирает, наблюдая за тем, как жизнь за окном кипит. Моральная смерть от осознания, что тебе никогда не удастся так же наслаждаться жизнью. Ты не видишь смысла радоваться всем тем простым вещам, от которых без ума добрая половина Земли. Почему не видишь в этом того, что видят другие? Чем твой взгляд может отличаться? Нет, ты просто слепа. Ты утратила возможность замечать вокруг себя что-то положительное, чувствовать людей, что, по возможности, протягивают руку, но тут же отдергивают от тебя, ведь именно ты отталкиваешь, разбрасываясь недоверчивым взглядом.
Смотришь в потолок. Одну, две, три минуты, но по-прежнему не можешь ощутить своего тела, свою тяжесть, биение своего сердца. От переизбытка мыслей с болью разрывается голова, хочется кричать, но рта не раскрыть. Хочется выть от негодования, от смирения со своей реальностью, от того, что ты — просто ты. Необъяснимая злость к себе, несдержанная ярость — и на твоей руке опять синяк, на коже тонкой шеи останутся пятна от ледяных пальцев, которые несут истинную смерть, когда ты давишь. Сжимаешь, не позволяя воздуху даже пытаться вернуть тебе возможность нормально оценивать свои действия. Здравомыслию машешь ладонью, после чего ею же бьешь себя по лицу от неисчерпаемой ненависти к жалкому созданию, в которое позволяешь себе превращаться. Нет, ты уже жалкая. Ты уже «создание».
Встаешь с кровати, борясь с желанием грохнуться на пол и разбить себе нос. Как можно больше увечий. Больше болезненных ощущений, которые еще долго будут напоминать тебе о твоем состоянии, твоем положении. Ты несчастна? Вовсе нет. Для того, чтобы быть несчастным, нужно потерять что-то дорогое, нужно лишиться того, что сравнимо с твоим сердцем. Нечто родное, близкое, теплое. А у тебя, кажется, и вовсе ничего не было. Ты ничего не теряла, так как ни черта не имела.
Она никогда не признается, что это именно так. Вот она — твоя правда. Вот тот мир, что был создан для тебя, та судьба, которую в качестве подарка преподнесли тебе при рождении. Вот она — ты. И ты жалкая.
Зеркало. Ты вновь видишь себя. Вновь пронзаешь грудную клетку взглядом-кинжалом, который вырывает все твои внутренности, заставляя сердце падать в пятки. Дышишь тихо, ровно, но глубоко в себе задыхаешься, захлебываешься, тонешь. Рука тянется к тумбе, открывает верхний ящик, где ты держишь острое оружие, способное отнять твою жизнь, помочь покончить с этим беспорядком, и твое желание растет с каждой секундой, пока ты водишь лезвием по поверхности щеки, наблюдая за тем, как тонкая кожа медленно сдается под натиском ребенка с суицидальными наклонностями и безумных желанием навредить себе…