Холодная песня прилива
Шрифт:
В камбузе разбили только кружку из Дуврского замка да оторвали дверцы шкафа. Хрупких вещиц я не покупала, ведь при сильном приливе их швыряло бы по каюте. Все, что могло сломаться, я ставила либо за ограждение, либо крепила к стене, как телевизор и музыкальный проигрыватель. Тарелки у меня почти все из пластмассы. Не слишком эстетично, однако ем из них только я.
В куче на полу отыскалась упаковка болеутоляющего, раньше она хранилась в кухонном ящике. Я разом проглотила три таблетки, запив водой из-под крана.
К
На звонок я ответила с третьего раза, первые два пропустила: ни с кем не хотела разговаривать, кроме Дилана, а его телефон все еще был отключен.
— Алло! — сказала я наконец.
— Дженевьева, почему не подходишь к телефону?
Я обратила внимание, что он не представился: «Это Карлинг». И вообще голос был сердитый.
— Не услышала с палубы, — соврала я.
— Ты в порядке?
— Выпила маленько. — Словно это что-то объясняет.
— А! Судя по голосу, тебе хорошо. Придется догонять, — сказал он.
Я не ответила, мысли уплыли прочь от нашего разговора.
— Так вот, — продолжал он, — я заеду посмотреть, как ты там?
— Заезжай, — сказала я.
— Ты что-нибудь ела?
Я чуть было не ответила правду: не помню. Однако это прозвучало бы так, словно я перестала следить за собой, а мне вовсе не хотелось получить выволочку.
— Э… еще нет. А что?
— Могу прихватить с собой. Ты что предпочитаешь: китайскую кухню, индийскую или рыбу с картошкой?
— Картошку! Просто картошку! Это было бы классно! Спасибо.
— Подъеду примерно через полчаса, — сказал он. — Никуда не отлучайся, договорились?
Как только он отключился, я снова набрала номер Дилана.
«Абонент недоступен. Пожалуйста, перезвоните позже».
Я попыталась еще немного прибраться, без особого усердия: алкоголь и усталость притупили все чувства. Голова раскалывалась, все тело болело. Будь у меня ванна, злилась я, сейчас бы я отмокала в дивной теплой воде. А так — либо душ в кабинке на берегу, либо шланг. Я прихватила в душевую смену одежды. Небо темнело, от огней на той стороне ложились узоры на воду.
Парковка заметно пополнилась с тех пор, как я оглядывала ее под вечер. Вернулись «транзит» Джоанны и Лайма, «фиеста» Морин и Пэт. Ни одной посторонней машины.
После душа мне полегчало, я немного приободрилась, хотя вещи по-прежнему валились из рук. На запястьях остались следы — большую часть ночи я провалялась, связанная, — а промывая волосы, я нащупала над ухом здоровую шишку. Я осторожно надавила на нее, но боль оказалась такой внезапной, острой, мучительной, что второй раз я экспериментировать не стала. Хорошо еще обошлось без кровопролития,
Сколько я пробыла в душе, не засекала, но, когда вышла, было уже совсем темно. Я ждала, чтобы на парковке вспыхнул свет, но света все не было. «Должен же он включиться?» — спрашивала я себя, стоя как раз под датчиком в кедах и штанах от спортивного костюма. Прошлой ночью, вероятно, кабель опять перерезали. Видимо, его резали каждую ночь и Кэм каждое утро его восстанавливал. Теперь ему надоело, и он оставил все как есть. Я пошла обратно к «Мести прилива», неуверенно переступая по колеблющемуся понтону.
На «Мести» горел свет. Я попыталась припомнить, в каком виде оставила ее, но безуспешно. Мозг превратился в вату.
Я спустилась в каюту и чуть не окочурилась: возле кухонной раковины стоял Карлинг и наливал воду в чайник.
— Черт! — сказала я. — Чуть инфаркт не приключился.
— Запирай, когда уходишь с лодки.
— Я только в душ выскочила.
Он подошел ко мне, обнял обеими руками. Тело отозвалось болью, и в то же время стало приятно. Он еще и поцеловал меня — неловко, это не было похоже на тот наш первый поцелуй.
Мелькнула и исчезла мысль о Дилане.
— Все нормально? — настойчиво спросил он, лицо выражало тревогу.
— Я все еще чуточку пьяна, — призналась я, словно к этому все и сводилось. — Извини. Мне было хреново, и я решила: напьюсь и пусть весь мир провалится в тартарары.
На столе в нише дожидался большой бумажный пакет, а внутри — две упаковки жареной картошки. Я достала из кухонных шкафчиков соус, соль и уксус.
— Я еще выпивки принес, — сказал Карлинг. — Подумал, может, у тебя заканчивается.
Две бутылки вина, красного и белого. Соблазнительно. Я улыбнулась ему — лучшей моей пьяной улыбкой.
— Открой, — попросила я, протягивая ему штопор. — Я уже не помню как.
Лишь принявшись за еду, я почувствовала, как голодна. Я съела все подчистую, выскребла даже остатки соуса с бумаги. Карлинг со своей порцией расправлялся не столь поспешно, а вино прихлебывал так изящно, будто сидел в ресторанном зале, а не в закутке полуотремонтированной старой баржи на Медуэе.
— Так, — произнес он наконец. — Почему тебе стало хреново?
Я пожала плечами. Хмель развеялся, но я все еще чувствовала близость слез, они могли хлынуть в любой момент.
— Да просто мне было одиноко, только и всего. Не стоит меня жалеть. Мне редко бывает одиноко, но вот сегодня так случилось.
— Но теперь уже лучше? Разделим одиночество на двоих?
— Хорошее предложение. Почему у тебя грустный вид? — чуть позже спросила я.
Он засмеялся невесело и подлил мне вина:
— Не грустный. Просто старею.
— Ты еще молод.
— Старше тебя.