Homo
Шрифт:
Мы раскланялись, и я, наконец, снова смог увидеть Линду, о которой так соскучился, как будто не видел её, по крайней мере, целую вечность.
– Ах вы мой Зевс-громовержец!
– бросилась мне навстречу Линда, совсем по детски неуклюже целуя меня в щёку.
– Слава богу, всё кончилось благополучно. Теперь я вас ни на шаг не отпущу, - пригрозила она мне.
– А я и не уйду, … если только вы мне это позволите? — полушутливо, полусерьёзно спросил я у неё.
– Стоит вам только не позволить, как вы опять чего-нибудь натворите, - прижалась она ко мне на ходу.
–
Мы завернули в ближайший кинозал, даже не удосужившись посмотреть на название демонстрируемого в нём фильма. Свет в зале был выключен, но фильм еще не начался, и мы спокойно смогли выбрать себе места у самого кинопроектора. Не смотря на раннее утро зрителей было довольно много, сказывался как видно курортный характер этого городка.
– Ой, да это же мой фильм, — тихонько вскрикнула Линда, увидев первые титры.
– Вот сейчас увидим, так ли вы хороши на экране, как в жизни,—прошептал я ей в ответ на ухо.
Почти с первых же кадров фильма зал захлестнула волна человеческих голосов:
– Вот это баба, так баба!
– Ну и задница же у неё!
– Хотел бы я переспать с ней хотя бы один раз!
– Почему это её не раздели в фильме, как на фотографиях?
Я вспоминаю только самые деликатные из высказываний, услышанных мною за те считанные минуты, пока я пытался разобраться, что происходит: действительно в зале собралась огромная толпа хулиганов, или я всё-таки болен и страдаю от обыкновенных слуховых галлюцинаций. Естественно, что сам я смотрел в это время не столько на экран, сколько на Линду и на своих соседей.
При появлении первых выкриков Линда как-то напряглась и явно стала прислушиваться, как обычно это делают, когда хотят уловить смысл очень тихого шепота. Но по мере нарастания шквала похабщины она сначала как-то странно обмякла, а затем, схватившись за голову, вскочила и бросилась бежать по проходу на выход. Я сумел догнать её только в вестибюле.
– Боже мой, боже мой! — плакала она навзрыд.
– Как они могут так издеваться над человеком? Это не люди, а звери!
– Постойте, моя умница! — умоляюще потребовал я от нее, одновременно прижимая ее к себе и вытирая черные от туши слезы.
– Вы тоже слышали эти крики вокруг?
– Господи, да их мог не услышать только совсем глухой, - ещё отчаяннее зарыдала она в ответ.
– Что-то здесь не так, - начал я, наконец, размышлять вслух, не переставая успокаивать этого большого ребенка. — Понимаете, сначала я подумал, что у меня начались галлюцинации, но они не могли одновременно начаться у нас двоих. Значит, дело не в них.
– Джонни, дорогой мой! Оставьте меня, вы же видите, какая я дрянь, - совсем не впопад, руководствуясь типичной женской логикой, отвечала мне Линда.
– Да при чем здесь вы! Постойте! Вы ведь училась в театральном училище? — обрадовался я, чувствуя, что решение загадки где-то совсем рядом.
– Училась, но при чем здесь училище? — от удивления перестав плакать, уставилась она на меня своими огромными глазищами.
–
– Очень просто. Актеры разом начинают говорить то, что взбредет им на ум…
– Так что ни одного конкретного слова, а не то, что фразы, услышать не удается! — восторженно перебил я ее.
– Вы хотите сказать, что то, что с нами происходит, это все-таки галлюцинации? — подхватила она мою мысль.
– Во всяком случае, что-то очень на это похоже. Понимаете, мы оба, правда, я несколько лучше, чем вы, слышим то, что люди думают про себя.
– Значит, так они обо мне думают? — вздрогнула от внезапной догадки Линда. — Как я теперь буду жить? — снова зарыдала она.
– Успокойтесь, моя радость, успокойтесь. Мы обязательно что-нибудь вместе придумаем, - утешал я ее.
– Постойте! — внезапно повернулась ко мне Линда, и, обхватив мою голову ладонями, посмотрела прямо в глаза. — Но ведь от вас я не услышала ни одной скабрезной гадости? Как же это так?
– Наверное, потому, что вы мне кажетесь феей или ангелом, а не женщиной. Я, наверное, просто в вас влюбился, - только и смог я ей ответить.
И тут мы впервые поцеловались так, как целуются люди, которые по настоящему любят друг друга. Потом мы целовались всю дорогу до гостиницы, а сверху на нас лил холодный осенний дождь, но нам было так хорошо, что даже он казался нам чем-то совершенно необходимым и прекрасным.
Вместо ресторана, где вокруг нас снова оказались бы посторонние, думающие о нас люди, мы накупили всякой съедобной ерунды в ближайшей бакалейной лавке и, увешенные свертками, как новогодние елки, отправились в номер к Линде.
– Давайте сделаем последнюю проверку нашей гипотезы о телепатии, - не смог я унять в себе зуд научного работника. — Я пойду в свой номер и прокричу какую-нибудь абракадабру из букв. Если дело действительно в передаче мыслей, то вы естественно практически ничего не почувствуете, а если виновата плохая изоляция, то вы всё прекрасно услышите.
Накричавшись вдосталь, я вернулся к Линде через две-три минуты, и только открыв дверь, сразу же увидел в комнате новое лицо, принадлежавшее пухленькой, но не обрюзгшей старушке с розовыми то ли от румян, то ли от постоянного употребления горячительных напитков щечками и трогательными седыми букольками. Именно таких старушек обычно рисуют на рождественских открытках, где они награждают яблоками или конфетами замерзающих маленьких крошек.
– Кто это, моя милочка? А ты говорила мне, что здесь у тебя никого нет, - опередила мой вопрос сусальная старушка.
—О, миссис Гаррисон! Это мой самый, самый близкий друг, - восторженно, но несколько смущенно представила меня Линда. — А это, Джон, та самая леди, которая первая пришла мне на помощь.
– И сообщила тебе об этом подлом репортаже? — не без ехидства поинтересовался я, вспомнив почему-то аккуратно разложенную газету, найденную мною в номере Линды.
– Да, а как ты об этом догадался? — заинтересовалась в свою очередь, Линда.