Хорошее стало плохим
Шрифт:
Да. Моих.
— Брат, ты когда-нибудь слышал о чертовом стуке? — спросил Рэт позади меня.
Я развернулся, сильно пихнув его в плечо. — Какого хрена вы вообще здесь делали, хихикали и стонали?
Рэт какое-то время безжалостно смотрел на меня, а затем разразился ржавым смехом. — Трахните меня, это невероятно. О, черт.
Харли-Роуз тихонько рассмеялась позади меня. — Не жалуюсь, но это была потрясающая альфа-ярость.
— Я задал тебе вопрос, — сказал я Рэту, сжав кулаки, чтобы сдержать желание ударить его.
Он
— Чувак, я ржу. Мне нечего сказать, большую часть можно передать ворчанием, — объяснил Рэт со слезами радости на глазах, — А твоя женщина смеется, насколько я могу судить, это черта Гарро.
Харли-Роуз подошла ко мне и обняла меня за талию. — Ты же знаешь, что мы с Рэтом просто друзья. Это… здорово, что есть с кем поговорить о моем брате, — ее глаза были широко раскрыты и сияли печалью, когда она посмотрела на меня, — Я скучаю по нему.
Моя рука скользнула вокруг нее и прижала к себе. Я закрыл глаза, глубоко вдохнул ее цветочный аромат, такой идеальный для моей Рози и такой несовместимый с мировой Харли-Роуз.
— Я немного на взводе, — наконец пробормотал я, глядя на нее, а затем на Рэта с молчаливым извинением, — Готовлюсь к бою.
Рэт фыркнул. — Немного завидую, наверное, но смотря что ты скажешь себе, брат.
Я посмотрел на него. — Если бы ты перестал целоваться с ней, это могло бы помочь.
Рэт ухмыльнулся, не раскаявшись. — Поцелуй ее еще раз, и ты будешь сражаться с огромной яростью сегодня вечером. Черт, ты мог бы победить меня с той яростью, которая была на твоем лице, когда ты впервые вломился сюда.
— Я был близок к успеху, — признался я, не стыдясь своей ревности, потому что я не стыдился того, как я любил ее, — Не хотел подводить тебя к драке. Рассчитываю на то, что ты убережешь Харли-Роуз от чьих-либо рук.
Веселье Рэта исчезло с его лица и камнем упало на пол. — Блять, рассчитывай на это, брат.
Я протянул ему руку, и мы похлопали друг друга по спине.
— Теперь отойди на секунду, но следи за дверью, — сказал я ему, отстраняясь и поворачиваясь к Харли-Роуз.
— Ты понял, — пробормотал он с ухмылкой, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.
— Дэннер, что ты делаешь? — прошипела она, когда я подвел ее к краю кровати, а затем толкнул на нее.
Я проигнорировал ее, перевернул и дернул бедрами вверх, так что ее задница выгнулась, как спелый гребаный персик.
Трахать ее в доме Берсеркеров было опасно. Крайне неуместно рисковать нами обоими, уступая своим базовым потребностям.
Но ничто не могло помешать мне в этот момент потребовать то, что было моим.
— Дэннер, — отрезала она.
— Думаю, тебе нужно напомнить, кому ты принадлежишь, Рози, — отрезал я, зная по тому, как она вздрогнула, что она знает тон моего голоса, — Напоминание о том, кто владеет твоей мокрой киской и твоей дикой душой. В чьей постели ты спала и чьему члену ты поклонялась.
Я потянулся, расстегнул ее джинсы, а затем сдернул их с ее бедер, чтобы они не закрывали их. Она ахнула, когда я схватил ее стринги и дернул
— Молчи, пока я тебя ем, — приказал я, прежде чем провести языком от ее клитора до задницы, ее сладкий вкус взорвался на моем языке, медовый и пьянящий, как мед, — Ты издашь один звук, и позже я перекину тебя через колено и отшлепаю эту прекрасную задницу.
Она тихо застонала, ее тело расслабилось в ее положении, когда она уступила поражение моему господству. Блять, я жил ради того момента победы, ради секунды, когда она стала податливой, как теплый воск в моих лепящих руках.
Я резко шлепнул ее по заднице. — Что ты мне скажешь?
— Да, Лайн, — простонала она, покачиваясь на цыпочках, когда я шлепнул ее по другой ягодице.
Затем я опустил голову и пировал.
Я укусил внутреннюю часть ее бедер, пока они не стали красными и задрожали, сосал ее сладкие губы и лизал ее напряженный, ноющий клитор, пока ее ноги не задрожали вокруг меня. Мой член болел, его кончик был настолько влажным от предэякулята, что я чувствовал, как он намокает в моих боксерах, но я не прикасался к нему, потому что прикосновение моего рта к ней было достаточным откровением.
Она была наполовину раем, наполовину адом, каждая встречалась на вершине ее бедер. И когда я поклонялся там, это была и молитва, и грех.
Я добавил три пальца к ее киске, хотя знал, что это будет слишком, желая увидеть, как она изо всех сил будет выполнять мои приказы.
Из ее горла вырвался всхлип, когда она отпрянула от моих двигающихся пальцев, от большого пальца, которым я обвел ее задницу.
— Каждый дюйм в тебе принадлежит мне, и я могу делать с ним все, что захочу, — сказал я ей, прежде чем наклониться, чтобы укусить ее великолепную задницу, — Твоя задница, твоя киска и твой красивый рот.
— Да, Лайн, — согласилась она на коротком выдохе, — Используй меня. Трахай меня где хочешь, только, пожалуйста, дай мне свой член.
— Нет, — сказал я, злобно улыбаясь ей в бедро, и снова шлепнул ее по щеке.
— Пожалуйста, — повторила она.
Еще один удар.
— Боже, — выдохнула она, ее ноги тряслись, ее влага стекала вниз по ногам, чтобы я мог лизать ее, как тающие сливки, — Пожалуйста, ты, гребаный ублюдок, трахни меня.
Вот она, дерзость, проистекающая из подчинения, отчаяние, которое сделало ее неукротимой, дикой, даже когда она поддалась моей воле.
Я встал, спустил свои спортивные шорты и врезался в ее мокрую киску.
Она тут же застонала. — Мне нужно кончить.
— Нет.
Я наклонился над ее телом, беря в руки ее усыпанные бисером соски, чтобы дергать, крутить и играть. Мой рот на ее шее, я кусал и сосал, отчаянно пытаясь отметить ее, и делал это, пока она не закричала, потому что я знал, что она может обвинить в этом Рэта. Я поцеловал след от укуса на ее шее и сильнее вошел в ее тугую киску.
— Кончаю, — повторила она.