Хороший немец
Шрифт:
— Ну да, прекрасно, — расстроенно сказала Лина.
— Нам нужно закончить кое-какие дела, — сказал Рон.
Лина посмотрела на мальчика, который следил за разговором, как за теннисным матчем.
— Эрих, знаешь, что там внизу? Граммофон. Американские пластинки. Пойди, послушай. Я скоро буду.
— Отведите его вниз и покажите ему там все, — сказал Шеффер Рону, принимая командование на себя. — Ваш мальчуган? — спросил он у Лины.
Та, уставившись в пол, покачала головой.
— Ладно, — сказал Шеффер и повернулся к Джейку, возвращаясь
— Я принял вас за другого человека, — сказал Джейк, все еще пытаясь сообразить, как выйти из ситуации. — Он знал, что я буду там. — Он поднял глаза. — Но и вы тоже знали, что я буду там. Откуда?
— Ребята из контрразведки получили информацию.
— От кого?
— Не знаю. Правда, — вдруг серьезно сказал Шеффер. — Вы же знаете, как это бывает. Получаешь информацию, а узнавать, от кого, нет времени — если это правда, потом установишь. Один раз вы от нас уже сбежали. И какого хрена я тогда не поверил этому? — Он оглянулся на Лину. — Я думал, вы для своей дамы стараетесь.
— Нет, я старался для вас.
— Да? И посмотрите, что получилось. За кого же вы меня принимали?
— За человека, который убил Талли.
— Талли? Я же уже вам говорил. Мне насрать на Талли. — Он осмотрелся. — И кто же это?
— Не знаю. И теперь уже не собираюсь выяснять.
— Да и кому это надо?
— Вам. Человек, который убил Талли, вывез Брандта из Крансберга.
— Ну так я привезу его обратно. Сейчас значение имеет только это. Остальное — забыто. — Еще одна американская улыбка. Ведет ту же игру, что и на прошлой неделе.
— Вам еще нужно отчитаться за несколько трупов. Вы их тоже собираетесь забыть?
— Я их не убивал.
— Стреляли только по колесам.
— Ну да, по колесу. Как я понимаю, с меня за него причитается. Хотя, черт возьми, я вам ничего не должен. Но меня это устраивает. Рон говорит, мы можем сыграть и так.
— О чем вы говорите? Вы же стреляли в людей у всех на глазах. Есть свидетели. Куда вы их денете?
— Ну, это еще вопрос, кто что видел, не так ли? Немец стреляет в русского офицера, удирает, его преследуют и убивают. Такое в Берлине сплошь и рядом.
— На глазах у всего пресс-корпуса.
Шеффер улыбнулся:
— Но из всей этой заварушки они опознают только одного человека — вас. Верно, Рон?
— Боюсь, что да, — сказал Рон, возвращаясь в комнату. — В такой кутерьме трудно уследить, что к чему.
— И?
— И они знают, что вы там были. Вас видели, и мы вынуждены были дать по вашему поводу объяснения.
— Какие еще объяснения?
— Что вы вечно попадаете в дурацкие ситуации, — сказал Шеффер. — Но эту дурацкую ситуацию вы создали сами. Вы уже этим прославились. Ну а журналисты — разве их будешь винить — им всегда нравится, когда героем оказывается кто-нибудь из них.
— Пошел ты. Я напишу об этом совсем иначе.
Рон посмотрел на него:
— Но именно так все уже и описано. Причем всеми. Пока ты был в критическом
— Я же сказал, что за колесо с меня причитается. Так что вы теперь у нас, черт побери, герой. Хотя вы этого не заслуживаете. Но вполне соответствует.
— Русские могут не согласиться. Они там тоже были.
— Только тот, которого убили.
— Вы пристрелили тех парней в «хорхе»?
— В каком «хорхе»? — Шеффер посмотрел на него. — Следующий вопрос.
— Тогда кто стрелял в Гюнтера? Он умер не в автокатастрофе. В нем пуля. Кто в него стрелял?
— Вы, — спокойно сказал Шеффер.
Рон вмешался, прежде чем Джейк смог что-либо ответить.
— Понимаешь, Калач — это тот русский, которого он застрелил, — увидел, как он целится в сторону трибун. Калачу повезло, он добрался до немца прежде, чем тот смог убрать Жукова, — мы думаем, тот его хотел застрелить. Но для самого Калача это кончилось печально. Но ведь, черт, это мог быть и Паттон. В День Победы. В такие дни они вылазят на свет божий, чтобы заявить о себе. Тут явно были и личные проблемы — пил, не смог оправиться от войны. Полицейский, который пошел в разнос, — знаешь, нет ничего хуже, когда они так опускаются. Занялись бы чем-нибудь. Я не виню его за то, что он имел зуб на русских.
— Вы не можете так поступить с ним, — сказал тихо Джейк. — Он был хорошим человеком.
— Он мертв, — ответил Шеффер. — И нас это устраивает.
— Но не меня. И не устроит русских.
— Устроит. Русский спас Жукова. Он получит признательность от благодарного народа. А вы — от нас. Сотрудничество союзников.
— А что вы скажете насчет Эмиля?
— Ничего. Эмиля там не было. Все это время он был в Крансберге. Мы не можем заявить, что потеряли его. Русские не могут сказать, что он был у них. Инцидента не было. Вот как все это выглядит. — Шеффер замолчал, встретившись глазами с Джейком. — Инцидент никому не нужен.
— Я не позволю вам этого сделать. Только не с Гюнтером.
— А чем вы недовольны? У вас же все хорошо. Получите выгодный контракт, мы получим обратно Брандта, а русские остаются с носом. Я это называю счастливой развязкой. Понятно? Я всегда говорил, что из нас получится хорошая команда.
— Это неправда, — упрямо повторил Джейк.
— Тем не менее правда, — сказал Рон. — Я хочу сказать, весь пресс-корпус уже описал это событие именно так, поэтому она имеет право на существование.
— Нет, после того, как я изложу свою версию.
— Не хочется говорить такое, но все будут ужасно раздосадованы, если ты поступишь иначе. Они делают из тебя героя, а ты отплевываешься от них? Нет, ты не станешь этого делать. Точнее, не сможешь.
— Потому что ты ее зарубишь? Так мы сейчас пишем репортажи? Как во времена доктора Геббельса.
— Не распаляйся. Мы всего лишь проводим согласование, — сказал Рон, кивая на Шеффера. — Ради военной администрации. И тебе тоже это следует сделать.