Хорса Кидронец
Шрифт:
Алайя поглядела на её живот – и к ней вспышкой пришло нежданное, как всегда, откровение. Знание возникло само собой, словно всплыло из памяти, и было это знание столь отвратительно, что Алайя с трудом сдержала возглас.
– А это Карнайя, моя сестра, – сказал Хорса. – Она умалишённая. Двое бродяг изнасиловали её в лесу…
Голос у него был ровный, но врать Хорса не умел. И, хотя в его словах не было прямой лжи, только недосказанность, сам он думал об этом как об обмане – и глаза выдавали его.
– Ещё с нами живёт Хвилла. Тоже своего
– Пророчица, парень, она пророчица! – перебил Хирин.
Между тем Карнайя шагнула к Хорсе. Бесцветная улыбка её стала шире.
– Брат, ты вернулся! Мы тут по тебе соскучились. Ну как, заработал много денег?
– Конечно, сестрёнка, – ответил Хорса, сглотнув комок. Раньше Карнайя, бывало, отвечала осознанно, но со временем всё чаще и чаще уходила мыслями в прошлое. Нападение на Кидрон исчезло из её памяти, словно лист, сорванный ветром с высыхающей ветви.
– А ленту ты мне купил?
Хорса коснулся её аккуратной косы, в которую была вплетена старая голубая лента.
– Да. Вот она.
– Спасибо! Какая красивая…
Память её скомкалась, и нередко появление брата превращалось для неё в одно и то же событие, желанное, но так и не случившееся наяву: она думала, что Хорса вернулся в Кидрон.
Вернулся Талис.
– Хвилла спит, она прихворнула в эти дни. Пускай отдыхает. А я в мыльне очаг разжёг, сейчас вода согреется.
– Мойся первая, Алайя, – сказал Хорса, присаживаясь рядом с Хирином.
Талис взял девушку за руку и потянул за собой.
– Пойдём! У нас мыльня, мы в настоящей ванне моемся, и вода горячая. Я тебе всё покажу, и одежду принесу…
Он увёл гостью, а Карнайя так и осталась стоять посреди комнаты, ничего не замечая вокруг, и всё та же бледная улыбка тлела на её влажных губах.
– Бедная девочка, – промолвил Хирин, откладывая готовый силок и нашаривая костыль. Хорса помог ему встать. – Она даже не понимает, что скоро будет рожать.
– Бедная девочка, – согласился Хорса, следя, чтобы голос не дрогнул.
– Будь моя воля, те двое подонков быстро бы не умерли.
– А что бы это изменило?
Хирин тяжко вздохнул.
– Да, ты прав. Жестокость – удел слабаков…
– Ты не слабак, Хирин. Там, в Кидроне, ты просто ничего не мог сделать.
– Мог – погибнуть с теми, у кого достало мужества сражаться.
– Ты сам знаешь, что это бессмысленно. Крестьяне не сражаются. У них другая забота – жить и растить.
– И склоняться перед правом сильного?
– Да, – помедлив, кивнул Хорса. – Склоняться и выживать, несмотря ни на что. Для этого требуется куда больше мужества… Так что настоящий слабак – я.
Он встал и взял Карнайю за руку, чтобы увести её.
– Брат, ты вернулся! Как хорошо… Ну что, ты заработал много денег?
– Конечно. Видишь, какой у нас большой дом?
– Хорошо… А привёз ты мне красивую ленту?
***
– У нас такая штука есть, насос называется: ручку качаешь, и вода прямо в котёл из колодца идёт…
– Да, ты уже говорил.
– Ага,
Искреннее стремление Талиса поразить её воображение роскошью дома в конечном счёте рассмешило Алайю. Он разложил перед ней три хитона Карнайи – чистых, но изрядно заношенных, – и две пары сандалий с таким видом, будто открыл для гостьи царскую сокровищницу.
– Чему ты смеёшься? – спросил он, глядя на неё с сияющим лицом, готовый услышать что-то радостное и весёлое.
– Да так, ничего. Славный ты мальчуган. Скажи, Хорса когда-нибудь брал тебя в город?
– В Ликены? Нет. Сначала я должен научиться жить. Хорса говорит, город притупляет чутьё. И Хирин говорит, это правда.
– И я с ними согласна, – вздохнула Алайя. – Подойди-ка сюда.
Она положила руку на голову мальчишки. Талис не стал уклоняться.
– Скажи, с тобой когда-нибудь происходило что-то необычное?
– Вроде как волшебное? Нет, – с искренним сожалением ответил Талис. – А что?
Алайя ещё немного подержала руку в его растрёпанных волосах, потом отвернулась, сердясь на себя за нелепую надежду. Что она ожидала услышать, что хотела ощутить?
– Да так, просто интересно стало. Ну всё, иди.
– Да, ты мойся, а я тебе пока комнату приготовлю. Горячую воду открываешь вот тут…
– Ты уже показывал.
Оставшись одна, Алайя открыла заслонку, и из деревянной трубы полилась горячая вода. Каменная ванна быстро наполнилась. Раздевшись, Алайя с наслаждением погрузилась в воду.
По всей видимости, баню не сразу пристроили к дому. Прочие помещения были отделаны лучше, а здесь устроили только две ванны, выложенные гранитом, насос и котёл с печкой. Стенку, отделяющую ванную от котельной, Хорса докладывал сам, и сложил хоть крепко, но криво. Сам подводил трубы – деревянные, их, должно быть, приходилось часто менять. Широкие оконные проёмы заслонил до середины плетёными щитами. Один из них Талис снял ради освещения, и за окном Алайя увидела дровяной сарай и какой-то навес, тоже сработанные отнюдь не первыми строителями.
Насколько успела заметить Алайя, стараниями Хорсы и его домочадцев усадьба выглядела вполне опрятно, но бросающаяся в глаза беднота её создавала тоскливое впечатление. Когда-то Алайя жила в таком же большом и несравненно более богатом доме.
Но это было в Тирте – и уже очень, очень давно. Она была ещё ребёнком, когда гипареи подступили к городу. Родители бросили дом и подались на юг, взяв с собой только самое ценное. Старший брат Алайи, Вилеант, рослый юноша, красавец и силач, отказался покидать Тирт. Остался и брат двоюродный – совсем не красивый, на придирчивый взгляд десятилетней девочки, зато весёлый и добрый. Они сказали: «Не стенами крепки города, а теми, кто на стенах».