Хождение в Москву
Шрифт:
Военком Кожевников дает мне задание. "Батя", так называли И. В. Сталина, просил срочно разыскать Б. М. Шапошникова, вызвать с фронта, поскольку он назначается начальником Генштаба. Помню разговор при мне в кабинете Б. М. Шапошникова, когда последний, вернувшись в Москву, просил своего адъютанта записать в его личном деле, что он был три дня на фронте.
Все эти события происходил в здании Генштаба, на улице Фрунзе. (Ныне Знаменка).
Когда Жуков вернулся из-под Киева через несколько дней, мы уже находились на Кировской, на объекте "Ставка". Хорошо помню этот случай, так как Георгий Константинович явился ко мне и спросил: "Кто посмел взять мою автомашину?" Я ответил,
До моего отъезда на фронт, то есть до 20 марта 1942 года, у Г.К. Жукова на Кировской кабинета не было, так как он был назначен 30 июля 1941 г., известно, командующим Резервным фронтом и руководил он фронтом не из кабинета Генштаба.
Здесь необходимо сказать: из деликатности и уважения к Георгию Константиновичу те, кто знал этот случай, в мемуарах о нем не писали, да он и сам обошел молчанием этот случай.
Первая бомбежка Москвы была ровно через месяц после начала войны. До этого события Генштаб находился на улице Фрунзе и никуда не выезжал. И только после этой бомбежки с военкомом Генштаба Кожевниковым буквально на следующий день объездили мы на его "мерседесе" пол-Москвы, разыскивая подходящее помещение для служб Генштаба. Побывали во многих учреждениях, находящихся вблизи станций метрополитена, и самым подходящим солидным зданием сочли здание Наркомата авиапромышленности и здания ПВО Московской зоны и страны. Так было доложено Кожевниковым Б.М. Шапошникову для доклада в Кремле.
Предложение Генштаба в Кремле приняли. ПВО потеснили, первый и четвертый этажи передали Генштабу, а весь верх оставили за ПВО. За Генштабом оставили на Кировской и особняк. При этом Кожевников (он поделился со мной) за отсутствие в Генштабе убежища был перемещен на другую работу. На его место был назначен дивизионный комиссар Боков Ф.Ф.
В двадцатых числах октября 1941 года я был направлен в г. Арзамас квартирьером. Для руководства Генштаба подобрали два небольших домика, рядом. Один предназначался Борису Михайловичу Шапошникову, второй военкому Ф.Ф. Бокову, последний в Арзамас не приезжал. На окраине города на опушке леса стоял поезд связи. Через несколько дней прибыл Борис Михайлович, а 29 октября мы снова вернулись в Москву, где и застали следы бомбежки: были выбиты стекла,
Когда И.В. Сталин приезжал на объект, я неоднократно видел это лично, он проходил по первому этажу здания к лифту и опускался вниз, в метро. Лифтом этим пользовались только Борис Михайлович Шапошников, Александр Михайлович Василевский и офицеры оперативного управления, если они несли с собой документы для доклада. Остальной состав проходил под землю только через вход в метро, по эскалатору, куда подъезжали и члены Политбюро. Постоянно имел кабинет в особняке, вернее, небольшую комнатку член Политбюро Г.М. Маленков, у которого я по 2-3 раза в день бывал на докладе со сводками. В здании Наркомата авиапромышленности находились член Политбюро А.С. Щербаков, его аппарат и часть сотрудников Генштаба.
На платформе станции метро "Кировская" был расположен узел связи Генштаба, отгороженный от линии поездов фанерными щитами до потолка. Проходившие поезда шли мимо замедленным ходом в дневное время, а в ночное время вообще движение поездов прекращалось. С вечера люди забирались в метро с подушками и тюфяками.
Если Сталин приезжал на объект во время тревоги, то обязательно в сопровождении трех лиц, он проходил по первому этажу к лифту и в нем спускался в убежище, в метро.
Нам, адъютантам, во время воздушной тревоги уходить в убежище не полагалось.
У меня был хороший друг, бывший денщик И. В. Сталина, Чапего Иван Антонович, который прослужил у Верховного всю войну и затем до кончины его, то есть до 5 марта 1953 года.
Как-то при разговоре с Чапего я поинтересовался: куда уходил и уезжал Сталин во время воздушных тревог? Он мне ответил: "Уходил ( и с ним некоторые члены Политбюро) в лабораторию, располагавшуюся под землей, что находилась рядом с Мавзолеем В. И. Ленина. Это продолжалось до тех пор, пока одна из небольших вражеских бомб не попала в Большой Кремлевский дворец, но не разорвалась, к счастью. И.В. Сталин якобы сказал: "Хватит прятаться за Ленина", - и стал регулярно во время воздушных тревог ездить на Кировскую. Правда, И. А. Чапего добавил, что в конце февраля 1942 года уже было готово убежище в Ставке и заканчивалось строительство убежища на даче И.В. Сталина.
За факты письма отвечаю головой, за стиль изложения и грамотность извиняюсь. Если в чем-либо сомневаетесь, в датах, фактах, пишите, отвечу.
Марков Иван Иванович".
ИСПЫТАНИЕ 16 ОКТЯБРЯ 1941
Вспоминая о прошлом, старые москвичи среди самых тяжелых дней минувшей войны непременно называют 16 октября. Но если другие даты истории Московской битвы окрашиваются в их памяти в цвета белые и багровые, когда над заснеженными полями Подмосковья загорелась заря нашей Победы, то эта дата ассоциируется с цветом черным.
По-видимому, в летописи Москвы XX века это самый черный день. И на его фоне тем ярче высвечивается решительный поворот не только во всей мировой войне, но и всей мировой истории, который произошел вскоре после октября в декабре 1941 года. Именно тогда не знавшие поражения германские дивизии, промаршировавшие незадолго до того по столицам Европы, нашли гибель у стен советской столицы.
Почему, однако, именно тот осенний день середины октября, не преувеличивая, можно назвать трагическим? Ведь линия фронта отстояла тогда от Москвы сравнительно далеко, за 100-200 километров, еще полтора месяца танковые клинья приближались к городу с разных сторон, пытаясь окружить его. Каждый знает, что враг дошел до тех мест, где сегодня красуется Зеленоград, выросший у станции Крюково, куда нацеливался главный удар. И еще ближе подошел фронт на северо-западе, где переходила из рук в руки холмистая Красная Поляна, откуда сегодня в ясную погоду видна Останкинская башня.
В конце сентября перед началом операции "Тайфун" - генерального наступления на Москву - с запада город прикрывали три фронта, 15 армий и одна армейская группировка, куда входили 95 дивизий, насчитывавших в своем составе 1 миллион 250 тысяч солдат. Привожу эти цифры из энциклопедии "Великая Отечественная война", вышедшей в 1985 году, и из других новых книг о Московской битве. Но ни в одной из них не говорится, сколько солдат сложили свои головы под Вязьмой, где сомкнулись клещи стальных клиньев, и что попали в окружение, не выйдя из него, пять армий. Под командование генерала М.Ф. Лукина они сражались в безвыходном положении, не позволяя десяткам германских дивизий ринуться на раскрытую Москву.
Маршал Жуков, отдавая должное погибшим в окружении, не раз писал и говорил, что их пролитая кровь и жертвы оказались не напрасными. В окружении оказались тогда и десять (из 12) дивизий народного ополчения, добровольцев Москвы.
Зарубежные историки подсчитали: "В районе Вязьмы немцы окружили и захватили 600 тысяч русских". Это мнение "известного английского военного писателя", как его представляет академик А.М. Самсонов, автор книги "Военное поражение вермахта под Москвой", где эта цифра не опровергается.