Хождение в Москву
Шрифт:
Над Москвой клубился дым: на кострах, во дворах, на улицах жгли документацию, архивы предприятий, управлений, домовые книги.
"Жил я тогда на Крутицком валу, - вспоминает историк академик А. М. Самсонов, - пришел в тот день на кинофабрику, а она закрыта. Метро не работает, трамваи тоже не ходили. Люди растерялись, поскольку положение на фронте было действительно угрожающим, очень трудным. Вот в такой обстановке и возникла паника, она усугублялась тем, что заводы, фабрики, станции метро закрылись фронтально. На некоторых предприятиях начальство сбежало, иногда вместе с кассой. Атмосфера
Еще одно воспоминание - бывшего секретаря парткома завода "Серп и молот" И.И. Туртанова:
"Возвратились мы на завод, привезли с собой взрывчатку, смотрим на наши мартены и прокатные станы, а у самих на сердце камень. Пришел я к тому месту, которое указано в инструкции для закладки взрывчатки и вижу: ко мне идет старый наш вальцовщик. Лицо все в морщинах, глаза красные, слезятся, видно, не выходил целые сутки из цеха. И смотрит мне этими глазами в самую душу.
– Слушай, - говорит вальцовщик, - ты только не торопись с этим, до самого крайнего срока жди. Поторопишься - не поправишь. А ведь мы не отдадим Москву. За каждую улицу, за каждый дом постоим, навалимся на них и захлебнутся...
Он ушел, а я подумал: как же это получается? Считали, что в секрете осталась наша тяжелая миссия, а народ-то знает. Откуда?"
Как видим, произошел сбой в информации, образовался дефицит правды, необходимой в борьбе с врагом.
Москвичи начали противиться эвакуации, перекрывали путь грузовикам, следовавшим на восток, особенно легковым машинам, полагая, что руководство покидает их на произвол судьбы.
Самокритично пишет об этом просчете бывший председатель исполкома Моссовета В. П. Пронин: "Приступив к массовой эвакуации, Московский городской комитет партии и Московский Совет недостаточно разъяснили ее необходимость населению. Патриотические настроения рабочих и уверенность в разгроме врага под Москвой были настолько сильны, что на некоторых предприятиях часть рабочих противилась выезду на восток. Партийным и советским работникам приходилось не раз выступать на фабриках и заводах, разъяснять рабочим, почему нужна эвакуация".
Так случилось, в частности, на Ленинградском проспекте, на 2-м часовом заводе, куда председатель исполкома поспешил, чтобы разрядить обстановку.
"Приехал на завод, - пишет он.
– Двор заполнен возбужденными рабочими. Выяснилось, что они не знали о том, что эвакуация производится по решению правительства. Рабочие предполагали, что руководители завода самовольно вывозят оборудование".
Да, рабочие не знали о решении правительства.
Правдивую картину этого дня в Москве в Кремле оставил в своих записках бывший нарком авиационной промышленности СССР А.И. Шахурин.
Утром 16 октября он побывал на двух предприятиях, где произошла эвакуация. В опустевших цехах одного из авиазаводов застал группу рабочих в подавленном настроении. Из глаз женщины-работницы брызнули слезы, когда она нежданно-негаданно увидела наркома:
"- Мы думали, все уехали, а нас оставили. А вы, оказывается, здесь..."
Шахурин ответил:
– Если вы имеете в виду правительство и наркомат, то никто
(Нарком сознательно лгал в данной ситуации. Все наркомы и наркоматы получили предписание выехать из Москвы, а он добился у Сталина разрешения на некоторое время задержаться, чтобы завершить неотложные дела.)
По дороге нарком увидел, что в Москве не работает городской транспорт, закрыто метро. На другом заводе, где он побывал, рабочие возмущались, что руководство уехало, а положенной зарплаты за две недели вперед на выдало. Вскоре наркома вызвали в Кремль, где он увидел такую картину:
"Кремль выглядел безлюдным. Передняя квартиры Сталина открыта. Вошел и оказался один из первых, если не первым, вешалка была пуста. Разделся и прошел по коридору в столовую. Одновременно из спальни появился Сталин. Поздоровался, закурил и начал молча ходить по комнате.
В этот момент в комнату вошли Молотов, Щербаков, Косыгин и другие. Сталин поздоровался, продолжая ходить взад-вперед. Все стояли. Сесть он никому не предложил. Внезапно Сталин остановился и спросил:
– Как дела в Москве?
Все промолчали. Посмотрели друг на друга и промолчали.
Не выдержав, я сказал:
– Был на заводах утром. На одном из них удивились, увидев меня: а мы, сказала одна работница, думали, что все уехали. На другом рабочие возмущены тем, что не всем выдали деньги, им сказали, что увез директор, а на самом деле не хватило в Госбанке дензнаков.
Сталин спросил у Молотова:
– А Зверев где?
Молотов ответил, что нарком финансов в Горьком.
Сталин сказал:
– Нужно немедленно перебросить самолетом дензнаки.
Я продолжал:
– Трамваи не ходят, метро не работает, булочные и другие магазины закрыты.
Сталин обернулся к Щербакову:
– Почему?
И, не дождавшись ответа, начал ходить.
Потом сказал:
– Ну, это ничего. Я думал, будет хуже.
И, обратившись к Щербакову, добавил:
– Нужно немедленно наладить работу трамвая и метро. Открыть булочные, магазины, столовые, а также лечебные учреждения с тем составом врачей, которые остались в городе. Вам и Пронину надо сегодня выступить по радио, призвать к спокойствию, стойкости, сказать, что нормальная работа транспорта, столовых и других учреждений бытового обслуживания будет обеспечена.
Помолчав еще немного, Сталин поднял руку:
– Ну, все.
И мы разошлись, каждый по своим делам".
Как видим, никто, кроме наркома, во время описываемой сцены не доложил о положении в Москве. А ведь, кроме напряженной обстановки на заводах, еще большее напряжение царило на улицах, особенно на вокзалах.
Но об этом мы можем прочитать не в воспоминаниях должностных лиц, а в романе Константина Симонова "Живые и мертвые", где описывается то, что было "хуже" закрытых магазинов и замершего транспорта: "Десятки и сотни тысяч людей, спасаясь от немцев, поднялись и бросились в этот день вон из Москвы, залили ее улицы и площади сплошным потоком, несшимся к вокзалам и уходившим на восток шоссе, хотя, по справедливости, не так уж многих из этих десятков тысяч людей была вправе потом осудить за их бегство история".