Хождение в Москву
Шрифт:
В тот и последующие дни фронт отступал все ближе к Москве. В официальном вечернем сообщении 15 октября говорилось: "В течение ночи с 14 на 15 октября положение на Западном направлении фронта ухудшилось. Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону".
На каком из участков? На одном ли только?
В "Воспоминаниях и размышлениях" маршал Жуков отмечает, что с 13 октября "разгорелись ожесточенные бои на всех главных стратегических направлениях, ведущих к Москве".
14
Подтверждение этому можно найти в одном из выступлений Жукова 60-х годов, касающемся сражения на Можайском направлении, Бородинском поле.
"Особенно трудно сложилась обстановка 14 и 15 октября. Фашистам удалось вклиниться в глубину обороны дивизии. Назревала очевидная катастрофа" (подчеркнуто мною.
– Л.К.).
Речь идет о дивизии, которой командовал полковник В. И. Полосухин, входивший в армию генерала Д. Д. Лелюшенко. Штаб армии отбивался от прорвавшихся танков гранатами, один из танков дополз до окопа, где находился командарм, тяжело раненный в том бою.
По-видимому, именно на этом участке Западного фронта могла произойти катастрофа - прорыв танков, в результате чего они могли бы "внезапно появиться под Москвой". О такой опасности командующий говорил Сталину за неделю до сражения под Бородином.
Еще об одном важном разговоре по прямому проводу стало известно недавно после публикации "Заметок к биографии Жукова". Хотя состоялся этот разговор задолго до событий октября, когда Георгий Константинович добился первого в войне успеха под Ельней, этот диалог помогает лучше понять причину событий, потрясших Москву 16 октября.
"...Сталин заговорил о Ленинграде и Ленинградском фронте. Положение, сложившееся под Ленинградом в тот момент, оценивал как катастрофическое. Помню, он даже употребил слово "безнадежное". Он говорил, что, видимо, пройдет еще несколько дней, и Ленинград придется считать потерянным. А с потерей Ленинграда произойдет соединение немцев с финнами, и в результате там создастся крайне опасная группировка, нависающая с севера над Москвой. Сказав все это, он спросил у меня:
– Что вы думаете делать дальше?
Я с некоторым удивлением ответил, что собираюсь ехать обратно к себе на фронт.
– Ну а если не ехать обратно, а получить новое назначение?
Услышав это, я сказал, что, если так, я бы хотел поехать командовать Ленинградским фронтом.
– А если это безнадежное дело?
– сказал он.
Я высказал надежду, что оно может оказаться не таким безнадежным.
– Когда можете ехать?
– коротко спросил он..."
Из этого эпизода можно заключить, что Сталин, как Верховный Главнокомандующий, считал обстановку, сложившуюся в начале сентября под Ленинградом, "безнадежной", пришел к мысли, что город придется сдать. Как известно, заводы, фабрики, мосты Ленинграда минировались. Эвакуация не производилась по той простой причине, что мешала тому блокада, железное кольцо.
Этот же эпизод наводит на мысль, что в середине октября
Подтверждают этот вывод неопубликованные мемуары бывшего заместителя наркома обороны и начальника тыла Красной Армии А. В. Хрулева, отрывок из которых опубликован в 1988 году.
"Утром 16 октября мне позвонил начальник Генштаба маршал Б. М. Шапошников и передал приказ Сталина всем органам тыла немедленно эвакуироваться в Куйбышев. Ставка должна была согласно тому же приказу переехать в Арзамас. Для вывоза Ставки мне было приказано подготовить специальный поезд.
Позднее в тот же день у меня состоялся разговор со Сталиным, который подтвердил это распоряжение...
16 октября началась эвакуация управлений Генштаба, военных академий, а также посольств, наркоматов и других гражданских учреждений. Эвакуировались по железной дороге в сторону Горького, речным и автомобильным транспортом...
События 16 октября очень плохо характеризовали некоторых наших руководителей, и особенно секретаря МК партии А. С. Щербакова. Узнав какими-то путями, что у нас на главном складе интенданства хранится 500 тысяч пар обуви и много другого имущества, он предложил раздать имущество населению. Я высказал на это Щербакову категорический протест. Сдаваться на милость немецких войск мы не собираемся. Следовательно, мы должны дорожить нашими ресурсами.
Однако 17 октября по дороге в Наркомат путей сообщения я увидел людей, тащивших в больших количествах ушанки, перчатки, другие теплые вещи. Оказалось, вещи эти раздают производственные артели, работающие на армию, по распоряжению МК партии.
Я тут же позвонил Щербакову и выразил свое большое неудовольствие этими действиями, на что последовал ответ, что это делается правильно, "а вы, видимо, хотите отдать эти вещи немцам". Весь этот разговор мною был передан заместителю Председателя СНК А. И. Микояну, и раздача вещей была прекращена.
В эти тяжелые дни Берия, Маленков и Каганович наперебой уговаривали Сталина покинуть Москву. Тем самым каждый из них хотел показать, что самая главная для них ценность - это его жизнь. Меньше всего интересовала судьба самой Москвы. Некоторое время Сталин, по-видимому, подумывал об отъезде.
Зная состояние дел, было нетрудно прийти к выводу, что если он, Верховный Главнокомандующий, покинет Москву, то ее, без всякого сомнения, сдадут фашистам. Такой шаг был бы равносилен предательству. Поэтому в конце концов он остался".
Судя по реплике А. С. Щербакова во вполне сталинском духе "а вы, видимо, хотите отдать эти вещи немцам", а также по тому, как он распорядился поступить с имуществом, которое невозможно было эвакуировать, очевидно, что и он разделял мнение о "безнадежном" положении Москвы, сложившееся в Ставке в середине октября.