Хождение Восвояси
Шрифт:
– Есть такие деяния, что не к лицу наследнику такого рода, как Шино… – сделала вторую попытку воцарить мир и спокойствие нянька.
Не слыша ее, весь калькуляция и глазомер, мальчик решительно прищурился и взмахнул рукой. Орех покинул его пальцы, глаза няньки выскочили на лоб, а вся остальная она – в сторону. В сторону еще одного шеста, завешанного пологом, как оказалось. И как выяснилось мгновением позже, воткнутого в землю с силой дистрофичного младенца. Секундой позже сооружение из лакированного бамбука и лазурного шелка рухнуло на головы под ним скрывавшихся, накрывая без разбору полов и званий.
Лёлька выбралась из-под завала мрачнее конца света и приблизительно с
– Что?.. – сбитая с толку, переспросила она.
– Я не нарочно, говорю, – сконфуженный, потирая свой лоб, словно таинственная симпатическая связь заставляла болеть и его, пробормотал Шино. – Я даже не попал в нее! В Окуни-сан, не в ворону, в смысле. В ворону попал бы – это раз плюнуть! Если бы нянька не напугала ее своими подпрыгиваниями…
И считая извинения принесенными, принялся тянуть за полотнище, вызволяя блуждавших под ним на четвереньках Ярика и сестру. Пару секунд спустя подбежали слуги и бодро включились в процесс.
– Самурай хренов, – пробормотала она сквозь зубы, пытаясь угадать, которая из фигур под балдахином, иллюстрировавших своим перемещением броуновское движение – ее брат, и не была готова к серьезно-удивленному взгляду Шино.
– Не знал, что в Рукомото тоже есть самураи. Должно быть, самурай Хире Нави был великим воином, если его имя стало притчей во языцех?.. Или наоборот? – почуял недоброе мальчик.
Лёлька смутилась. "Палкой по лбу" тянуло на "хренова самурая", но не на объяснение, кто это такой.
– Не. Это был хороший воин. Самый лучший, практически. Хотя самураи у нас по-другому называются.
К ее удивлению Мажору церемонно поклонился:
– Спасибо за сравнение, Ори-сан. Это высокая честь. Постараюсь быть достойным.
– Да ладно… – буркнула Лёка и почти шепотом, дождавшись, когда мальчик отвернется, договорила: – Не очень старайся.
Няньку вызволять не пришлось. Бледная, с вытаращенными глазами, растрепанной прической, облитым чаем нарядном кимоно, она сидела под деревом, обмахивалась веером, и безмолвно открывала и закрывала рот.
– Влетит, наверное, по первое число, – грустно обозрев разрушения, предсказала Лёлька.
– Я скажу, что она не виновата, – собственноручно извлекая Синиоку из голубых шелковых волн, бросил через плечо Мажору.
– Я тебя имею в виду! – огрызнулась княжна.
– А мне-то за что?
Искреннее недоумение заставило Лёку задуматься, действительно ли вамаясец над ней издевался.
– Но это ты ведь помял ее, уронил полог…
– Я ребенок. Тем более, наследник тайсёгуна. Не знаю, как в Рукомото, а в Вамаяси на детские шалости смотрят сквозь пальцы. Наверное, подсчитывают и ждут, пока ребенок станет взрослым, – усмехнулся паренек, отряхивая наряд сестры, и добавил, оправдываясь: – И вообще, это она должна была следить, чтобы с нами ничего не случилось, а не наоборот!
– С нами случился ты, а против этого у простой няньки приёма нет, – отмахнулась от его оправданий девочка и махнула брату: – Идём. Много есть вредно.
И уже уходя, услышала, за спиной неуверенный голос Мажору.
– Окуни-сан?.. Я не хотел в вас попадать… и пугать…
Остатки пути до Якаямы кортеж проделал без остановок со скоростью усталого носильщика, помноженной на ускорение раздраженной лошади, и деленной на количество натертых ног на квадратный метр вокруг каждого паланкина. Чаёку, шагавшая справа, не умолкала почти
– Не ведомо мне, известно ли юным даймё из Рукомото, что уже пять или шесть человек из тех, кому вы вчера создали амулеты, под большим секретом поведали мне, что их посетила удача? У нашего философа утром нашелся давно потерянный свиток со стихами Хокупи Шинагами, у жены хранителя зонтов и вееров его величества прошел насморк, у другой дамы пятно на рукаве отмылось простой водой и не оставило следов…
Ивановичи переглянулись. Яр с изумлением, Лёлька – с видом "Подумаешь, удивили".
– Но есть и те, на кого неудачи посыпались, словно сливы в ветреную погоду, – продолжил он и покраснел. Девочка обратила внимание на пятна разных размеров и расцветки на его кимоно, царапины на руке, алую шишку укуса насекомого под глазом – и кивнула со знанием дела.
– Это потому, что они не верили в силу амулета, когда получали.
– Я… мы… то есть они верили!
– Значит, мало, – княжна пожала плечами. – И это вы… они… еще легко отделались. Дальше будет хуже.
– Что же теперь мне… нам… им делать?! – жалобно возопил Сада, заставляя шарахнуться лошадей и носильщиков.
– Это поправимо, хоть и не скажу, что легко… – девочка нахмурилась, помяла подбородок, и с видом эксперта изрекла: – Чтобы умилостивить Пруху Всеведущего, духа амулета, невезучим придется до следующей черной луны питаться одной жареной рыбой, не передвигаться в паланкине, при встрече отвешивать знакомым земной поклон…
– Это как? – Мазо выглянул на миг из ступора, чтобы навести справки. Лёлька изобразила.
– Точно так же, только из положения "стоя", и голову опустить ниже пояса, а руку до земли, – подсказал брат, пожалев ошарашенного придворного. Тот смог только кивнуть – голова ниже плеча, рука у сердца. Девочка, довольная, продолжила:
– А самое главное условие, чтобы не дать остаткам своей удачи разлететься по чужим людям, обращаться к другим "гой еси ты…" – и имя. Это древний лукоморский оберег, чрезвычайно действенный.
– А если я не знаю имени?! Если это какой-нибудь слуга или прачка?! – на распухшей не столько от образа жизни, сколько от укуса физиономии Мазо отразилась финальная агония.
– Можно и узнать по такому случаю, – сурово заметила девочка. – Но если уж совсем незнакомый… Слушайте и запоминайте.
Пока до города добрались, пока прошествовали по кривым вонючим улочкам до центра, где, подобно бриллианту на блюде с навозом, красовался дворец градоначальника, наступила ночь. Правитель Якаямы, достопочтенный Дайсуке Посуду, встретил высокопоставленных визитеров шагах в пятидесяти за воротами своего ослепительного белого замка в сопровождении толпы придворных и слуг с фонарями и распростерся в приветствии. Вслед за ним на предварительно расстеленные на мостовой циновки обрушилась вся остальная делегация вместе с освещением, и стало предательски видно, что мостовая кончалась от ворот ровно в пятидесяти шагах, положенных по протоколу. Что начиналось дальше, рафинированным любителям гармонии при даже неверной ночной иллюминации видеть не рекомендовалось.